[anastasiabatori]

Простите меня, но мне нужна еще одна простыня. На этот раз и добрая, и злая.
Вспоминая свое детство, кусок за куском, я осознаю, что мне всегда хотелось быть в "группе". Быть частью целого. От природы улыбчивая, жизнерадостная и открытая, я, тем не менее, всегда каким-то образом оставалась вне маленьких и тесных групп, в которые сбивались сверстники в детском садике. Я никогда не считала себя "другой" или "не такой, как все". Я была обычной. Просто у меня никогда не получалось стать "своей".





Мешало то, что у меня не было много из того, что было у других. У меня в детском садике не было косички, а у других девочек косички были. У них были мама и папа, а у меня не было папы. У них были фишки, куклы Барби, платья для них, туфельки, разноцветные побрякушки - у меня был только плюшевый медведь еще времен молодости моей мамы. Нет, игрушек у меня было завались, около сорока, если точно, но в детский садик я таскала только одого серого от старости медведя с плоской головой.
Я всегда обижалась на простые шутки. Даже если беззлобные шутки сводились к тому, что на моей кровати и шкафчике был значок с арбузиком. Меня вообще было легко обидеть в детстве. Меня обижало, что когда другие строили снеговика, меня не приглашали. Я пыталась стать полезной, и однажды придумала, как сделать снеговику волосы. Наш дворик окружала проволочная ограда, а по ней вилось засохшее растения типа разросшегося вьюнка. Я содрала сухую сеть веток, похожую действительно на клок оторванных жестких волос, но ребята не разрешили приладить их к голове снеговика. Я тогда очень обиделась и начала катать своего. У меня не получалось.
В детстве я очень хотела дружить. С девчонками у меня не получалось, у мальчишек была своя компания. Тогда я сколотила вокруг себя свою компанию, хотя сколотила и компанию - это слишком сильно. Нас до конца смены было четверо. И они сами захотели дружить, хотя почти со всеми начало дружбы больше походило на войну.
Первым был мальчик Саша с очень смешной для всех фамилией Сукачев. Никто не понимал, почему она смешная, но все смеялись. Мне тоже было смешно, но в лицо ему я никогда об этом не говорила. Его кровать была напротив моей, на солнечной стороне. Он ненавидел муравьев, и мы подружились, когда на тихом часе начали давить их пальцами и обувью, за что нас потом отшлепали воспитательницы. Он не любил чеснок, и я не любила чеснок. Он был очень странный, лупоглазый и улыбчивый.
Вторым был мальчик Андрей Беляев, чернявый, похожий на итальяшку мальчонка, которого перевели к нам с другой группы. Он был красивый, и в то время я была в него влюблена детской идиотской любовью. И не только я, а и моя злейшая врагиня Аня - здоровая девка, похожая на цыганку. Андрей долго не мог освоиться в новой группе, и предпринял попытку сделать это, сев играть со всеми в кубики. По ошибке и чистой случайности он взял те кубики, которыми всегда играла я. Тогда меня это разозлило, и мы здорово друг дружку поколотили. Так что поговорка "бьет - значит любит" имела весьма весомое основание.
И третьей была девочка Катя, инвалидка. С ней никто и никогда не играл, и над ней часто смеялись. Она очень плохо ходила, почти ковяляла, поэтому в игры ее никто не брал. Мы подружились, когда я подошла к ней и спросила, что она делает. Катя сидела под навесом и катала туда-сюда паравозик на веревочке. Я вытянула у нее веревочку и начала медленно возить за собой, а Катя ковыляла следом, пытаясь его поймать, и улыбалась. Мы могли играть в эту игру часами. Ей никогда не надоедало - в игре она чувствовала себя почти такой же, как и другие дети. А мне в свою очередь было важно придумать такую игру, в которую мы бы смогли играть вместе. Но в паравозик на веревочке мы играли до конца детского садика.
Нас было четверо, и этого было достаточно. Наши кровати были рядом, и мы всегда могли переглядываться во время тихого часа. Мы гуляли вместе и играли в прятки. Если искала Катя, мы специально прятались в таких местах, где нас было легко найти. Однажды, когда мы играли, мы услышали, как Катю задирает девочка Юля. У Юли были роскошные золотые кудри, и она была той еще дрянью. Я ее ударила, и меня наказали. Я вообще часто дралась в детском садике, но никогда не делала этого просто так.
Мы всегда находили, чем заняться. У нас на улице возле садика всегда весной цвели яблони и вишни, и мы любили сидеть под ними. Андрей всегда предпочитал класть голову мне на колени, а я собственнически гладила его по голове под злыми взглядами этой дылды Ани. На всех праздниках и мероприятиях в детском садике мы с Андреем выступали парой. Хотя вряд ли сами понимали, что такое пара. Пределом нежности для нас был поцелуй в щеку и всякие подарки типа цветочков под подушкой. И хождение за ручку.
Троица моих друзей очень поддержала меня, когда не отвернулись от меня в один день. Я тогда бежала за девчонкой, мы играли в догонялки. Девчонку звали Света. Я почти догнала ее, как вдруг она развернулась и толкнула меня на деревянные ступеньки. Падая, я порвала себе нижнюю губу о торчащий из доски гвоздь. Воспитательницы до вечера держали меня в садике, позвонив моей маме лишь тогда, когда нужно было уходить домой, и когда я потеряла очень много крови. Андрей, Саша, Катя и их родители оставались рядом со мной, потому что друзья не хотели уходить, а родители ругались на воспитателей.
Мама не заплакала и не стала кричать, когда увидела, что у меня с лицом. Она только побледнела, как мел, и забрала меня в больницу. Ее не пустили в операционную. Я не помню, что было потом - только врачей, иглы, яркий свет и адскую боль.
Несколько недель я ходила с развороченной губой на пол-лица. Я боялась снова прийти в садик, потому что знала, что все будут смеяться. Но мои друзья не рассмеялись, когда меня увидели. Я видела, как их слегка передернуло, но они не стали издеваться надо мной. И всегда пытались понять, что я неразборчиво бормочу опухшими губищами.
После детского садика мы не виделись ни с кем, кроме Сашки. Его я увидела один раз года четыре назад. Мы с трудом друг друга узнали. Насколько я знаю, он и его семья переехали в другой город. Остальные тоже разбежались, кто куда.
А потом началась школа.
Школа была всегда и остается для меня самым ужасным временем. Это новые люди, с которыми снова нужно пытаться дружить. Это снова разбиение на группки "лучших друзей", где тебе нет места. Это борьба за внимание учительницы, доказывание, что ты лучше всех. Я никогда не доказывала и не играла в эти игры. Поэтому во время прогулки я сидела в тени и смотрела, как ребята обмениваются тогда модными фишками, и ждала, когда меня заберет мама. Очень часто я видела, как она стоит у ворот и смотрит на меня, и у нее был странный взгляд. Совсем недавно я ее спросила, почему она так на меня смотрела, и мама сказала мне, что ей было очень тяжело снова видеть меня одну. В этом не было ни ее вины, ни моей. Просто я не умела заводить друзей. Даже сейчас не умею этого делать, поэтому я всегда чувствовала себя ущербной.
В школе я дралась еще больше, чем в детском садике. С мальчишками и девчонками - мне было все равно. Шутки становились обиднее, а не отвечать на них я не умела. Поэтому всегда отвечала кулаками и оскорблениями. Мне ставили фингалы, а однажды сломали руку, толкнув к стене. Я тогда неудачно выпрямила левую руку и со всей силы впечаталась ладонью в стену. Кость хрустнула. На все мои жалобы учительница только отмахивалась, и в наказание за драку оставила меня до продленки, убираться в туалете. У этой учительницы были странные методы наказания.
Не дождавшись меня на улице, в тот день пришла мама. Я редко слышала, как она кричит, но грязных слов было сказано много. Когда мама нашла меня, рыдающую в туалете со сломанной рукой, я думала, она сама набросится на учительницу. Столько бешенства было в ее глазах.
Из младшей школы я перешла в среднюю. Драки становились все ожесточеннее. Многие дети не замечают шуток над своей внешностью. Я с каким-то болезненной злостью заостряла на них внимание, и продолжала наживать себе врагов. Если у меня и появлялись друзья, то это были друзья на несколько дней. Рядом со мной никто не задерживался. Я часто думаю о том, что в этом нет ничьей вины. Просто когда ты ищешь внимания, понимания и чисто человеческого тепла, и не получаешь его - начинаешь звереть. Особенно когда ты ребенок, и тебе важно не остаться одному.
Я была любимой мишенью для шуток. Потому что все, о чем я думала, было видно всем. Если я была по уши влюблена в одноклассника, это становилось известно всем. Помню, как мальчишки во главе с этим же одноклассником, в которого я была влюблена, писали мне гадкие смс-ки, очень обидные и очень жестокие. Мне хотелось залечь на дно, чтобы меня никто не видел. Я начала прогуливать школу. Выходила из дома, огибала школу кругом и уходила куда-нибудь в задворки, где и сидела.
Было сказано очень много жестоких и злых слов в то время, когда я остро нуждалась в помощи. Когда от рака у нас на руках умерла бабушка, мне было тринадцать лет. Я не знаю, как я пережила это, но знаю, что это меня сломало. Бабушка всегда была для меня главной и самой любимой. Всегда красивая пожилая женщина с длинными-предлинными волосами, которые она красила в рубиновый цвет и закалывала на макушке в пучок. Со своими слезами я всегда приходила к ней. Для меня нет и не было человека лучше. В то время она была для меня ближе мамы. Перед смертью бабушки я наговорила ей много того, чего не следовало говорить. Я сказала ей, что я хочу, чтобы она наконец умерла и перестала кричать дурниной от боли. Мне было страшно. Бабушка умерла утром. Мне тогда показалось, что когда я сказала ей, что хочу ее смерти, она перестала цепляться. Мне показалось, что я ее убила.
Но помощи я не получала. Сравнивая себя до школы и во время нее я понимаю, насколько я сломалась и изменилась. Для меня школа никогда не была тем счастливым временем, о котором говорят многие. Для меня это был мой собственный кошмар, одиннадцать кругов пыток, одна другой страшнее. У меня были срывы, у меня были масштабные драки, после одной из которых мою левую руку ребята засунули в кипяшую воду в кастрюле, и я ходила с вареной рукой. Я закурила в шестнадцать лет, когда снова сорвалась, и одна из девчонок предложила мне способ снять напряжение. Думаю, если бы мне в то время предложили наркотики, я могла подсесть. Это было время, когда мне действительно казалось, что я ничтожество.
Школьный психолог говорил мне, что мне нужно быть спокойнее и пытаться найти компромисс. Но я не видела никаких компромиссов. Для меня существовали только люди, которых я ненавидела, и которые ненавидели меня. У меня начались проблемы со здоровьем, по пизде полетели гормоны. Я пила таблетки, от которых я располнела, и из худенькой девочки превратилась в неповоротливый шарик на ножках. Я открыто лгала матери и прогуливала школу. Я приближалась к тому, что могла вылететь из школы за неуспеваемость. Я пыталась сбежать из дома зимой, когда мама узнала о моих школьных результатах. Сбежала в лютый мороз в одних тапочках и халате. Забилась в угол и ревела, пока на мои вопли не прибежала нашедшая меня мать с шубой в руках.
Сейчас мне намного лучше. С тех пор, как я закончила школу, очень многое стало возвращаться в верное русло. Я научилась говорить с людьми. Все пережитое в каком-то смысле меня закалило и сделало сильнее. Я заперла в себе все свои страхи и всю свою боль, потому что как-то раз поняла, что так дальше нельзя. Школа уже закончилась, и у меня есть шанс начать многое с чистого листа. Это не всегда было легко, но сейчас я вижу, что у меня получается. Не все идет гладко, всегда наступают ситуации, когда кажется, что ничего не изменилось, но это не так. Когда мне становится особенно гадко, я говорю себе, что если я вытерпела все, о чем сказала, то переживу и что-то еще. Я встретила много хороших людей, с которыми научилась улыбаться, и с которыми вспомнила, что я не всегда была забитой и обозленной на целый мир, людей, которые показали мне, что я могу быть веселой, забавной и приятной. Я выросла из того времени, когда кулаки были способом постоять за себя. И я рада, что все это дерьмо осталось позади.
Однако я возненавидела в университете психологические треннинги, где по твоим текстам выявляют твой характер и твои проблемы. Я никогда не думала, что через текст человека видно, как на ладони, и не хочу, чтобы меня рассматривали и говорили о моих проблемах. Мне становится не по себе, когда в меня заглядывают дальше, чем я того хочу в данной ситуации. Я не хочу, чтобы в университете на треннинге через текст видели эту девочку, которая убегает из дома зимой в одном халате и тапках. Я хочу, чтобы ее оставили в покое.