Хехехеее))
А говорят, что Ис не умеет рисовать, лол XD
Она клевая Пойду ее мысленно обнимать


Thief in law by *Isbjorg on deviantART

@темы: Моя прелессссть!, Фанфикшн, Neverwinter Night II, Мое-мое-мое, все мое! Этот мир мой, вы слышите? МОЙ!!!

---

Вчера в Скайпе выяснилось, что:
Идея Келгар/Магда - это очень здорово и круто, и ее нельзя забрасывать.
А вот Дэйгун/Ретта Старлинг - это не, потому что Дэйгун уже старенький, и вершины секса уже не покорит
Тармас/Эми - о боже, даже не хочу думать об этом!
Сэнд/Элани - имеет место быть.

А вообще - Воронет, Лакс - я вас люблю!
Я всю ночь ехидно ржала под одеялом, и гифки рассматривала.

@темы: Фанфикшн, Neverwinter Night II, И, как говорила великая инквизиция, мы продолжаем жечь!, Пью чай, деградирую как личность, Мое-мое-мое, все мое! Этот мир мой, вы слышите? МОЙ!!!, Щенячий визг, Карлсберг, который живет под крышкой.

---

"Искушение" или Позор на мои седины.

Автор: Батори
Фэндом: Neverwinter Nights II
Рейтинг: R
Персонажи/Пейринг: Дэйгун/фем!Гг
Посвящение:  Vorhonet,  Betrayed and Betrayer.
Примечание: Это все Воронет и Лакс виноваты. За вынесенный мозг и неприятие пейринга ответственности не несу.
А, ну и еще. Много букавок.


Скачать бесплатно Valentin Boomes - Memoria на Muzebra.com.


Скачать бесплатно Valentin Boomes - Memoria на Muzebra.com.


Скачать бесплатно Vladimir Sterzer - Cold Sun на Muzebra.com.

Искушение

Ей два года.

Шазу всегда была тихим ребенком, сколько ее помнил Дэйгун. При рождении она не кричала, после — тоже. А еще она никогда не улыбалась и не плакала. Даже когда умерла ее мать. Даже когда серебряный осколок пронзил ее грудь и застрял возле сердца.
Дэйгуну всегда казалось, что девочка находится где-то далеко, словно бы не здесь. Он встречал такое у совсем взрослых людей — но для ребенка это было ненормально.
Ретта Старлинг говорила, что девочка не жилец. «Она или смертельно больна, или слабоумна», - утверждала женщина. Лекари говорили о том же.
Дэйгуну было все равно. Шазу — дочь Эсмерэль, а значит, он сделает все, чтобы она жила.
От ранения девочка отошла на удивление быстро. И даже после она никогда не кричала и не плакала — лишь тихо хныкала, когда была голодна или замерзала.
Шазу была худенькой, бледной и тихой. Она неохотно принимала заботу о себе, предпочитая ласкам бесцельное ползанье по дому и сворачивание по пути ведер и кувшинов. Иногда она резалась и ушибалась, но никогда не жаловалась. А еще она почти не разговаривала.
Дэйгун растил ее так, как если бы у него была родная дочь. Он покупал для нее одежду и кормил, вырезал из дерева игрушки и стирал ночные рубашки, зажигал жаровню в комнате Шазу, чтобы она не замерзла и не простыла холодными, влажными ночами. В общем, делал все, что делают отцы.
Вот только отцом ребенка он себя никогда не чувствовал. У него создавалось ощущение, что если бы он этого не делал, Шазу даже не обратила бы внимания.
Странный ребенок. Эсмерэль никогда не была такой.
Дэйгун учил Шазу говорить. Девочка легко схватывала на лету и все понимала, но не любила говорить. Предпочитала слушать и смотреть, серьезно вглядываясь в лицо Дэйгуна темными, как чернослив, глазами. Недетский взгляд. Слишком пристальный, слишком понимающий для ребенка, который едва-едва научился ходить.

***

Ей девять лет.

Шазу все больше становилась похожа на мать — бледная, почти белая кожа, придававшая лицу нездоровый оттенок, черные, влажные глаза, впалые щеки, вся донельзя худая, словно ее никогда не кормили, хрупкая и ломкая, и все же несгибаемая. С возрастом в ней проявлялось материнское упрямство и убийственная честность. Она могла сказать то, что думала, везде и всегда. Тармасу она говорила, что он неприятный. Ретте — что она шумная, и пахнет от нее собаками.
А вот жизнелюбие и оптимизм Эсмерэль она не унаследовала. В ней не было той живости, яркой, как пламя, не было веселости и легкого, доброго нрава матери.
Девочка больше напоминала диковатого зверька, в ней не было непосредственности и радости, присущей детям ее возраста. Когда ее сверстники играли на улицах и в полях, Шазу закрывалась в комнате и читала. Или рисовала. Или занималась чем-нибудь еще. Дэйгун знал, что втайне девочке хотелось бы, чтобы ее позвали, но дети не спешили заводить с ней дружбу. Ничего удивительного — кому хочется дружить с девочкой, которая или молчит, или говорит до неприятия честные вещи, которые дети не любят слышать.
В свои девять лет Шазу была совсем одинока, и Дэйгун считал, что в этом есть и его вина.
Чтобы исправить это, Дэйгун познакомил дочь с Эми.
Эми Ферн была воспитанницей волшебника Тармаса. Ее родители погибли в той же битве, что и мать Шазу. Круглую сироту, ее приютил Тармас — не пользующийся большой славой человек, чей вредный и сварливый нрав не снискал ему друзей. У него не было жены, детей, и родственников тоже не было. Только Эми.
Эми росла тихой, забитой, скромной девочкой. Так же, как и у Шазу, у нее не было друзей — им она предпочитала книги и волшебство. Всем миром для нее была библиотека и Тармас. А она была всем миром для самого Тармаса — хотя волшебник в свою очередь никогда в этом не признался бы.
Шазу нужна была подруга. И Эми, наверное, тоже. Не годиться детям расти отшельниками.
- Шазу, это Эми, - представил Дэйгун скромно опустившую глаза Эми.
Шазу слегка прищурилась, нервно убрала упавшую на лоб темную прядь.
- Вы подружитесь, - несколько неуверенно добавил Дэйгун.
Эми вспыхнула до корней волос. Шазу напротив, побледнела, но все же улыбнулась.
Эми, помедлив, улыбнулась в ответ.

Эми было девять лет. Тармас заменял для нее весь мир.
Эми, как и Шазу, плохо помнила свое детство. Очень смутно - ночь битвы, в которой погибли ее отец и мать. Воспоминание было грустным, пахло гарью и кровью, а еще оно было очень громким и ужасным.
Еще Эми помнила, как ее взял к себе Тармас. Она жила в его домике - теплом, уютном, но несколько неприбранном - в его доме не чувствовалось женской руки.
Потом были попытки подружиться с другими детьми в деревне. Но все это закончилось плохо. То ли из-за Тармаса, то ли из-за чего-то еще - с ней не стремились дружить.
Следом последовало несколько драк. Тычки, тумаки и царапины на коленях - все это отбило любое желание дружить.
Игры, беготня, ссоры и загадки - это был мир детей, в котором Эми не было места.
А теперь появилась Шазу. И все перевернулось с ног на голову.
Они вместе перебирали травы и сочиняли сказки, просиживали над книгами сутки, попеременно читая их вслух друг к другу, разводили во дворе костры, играли в "блинчики".
Осторожно, словно два зверька, они привыкали друг к другу, а когда привыкли — то стали неразлучны.
Сам Дэйгун считал что, возможно, Шазу вовсе не стоило так привязываться к кому бы то ни было. Так легче жить и не в пример легче терять.
Но этого хотела бы Эсмерэль.

***

Ей тринадцать лет.

- Натягивай сильнее, - подсказал Дэйгун. - Локоть выше и прямее. Голову подними. Вот так.
Шазу сжала лук ладонью. От тяжести оружия у нее дрожали руки, но она не жаловалась, молчала.
Дэйгуну не очень нравилась эта ее идея со стрельбой. Лук для нее был слишком тяжелый, и следопыт удивлялся, как она умудряется его поднимать. Но отказать Шазу он не мог. Хотя бы потому, что если бы не научил он - девочка попросила бы кого-нибудь другого. Несмотря на юный возраст, она научилась добиваться всего, чего хочет. При этом было бы чудом, если бы она произнесла больше, чем семь слов. Она просто озвучивала свою просьбу и смотрела, ожидая ответа. Людей это нервировало. Дэйгуна - тоже.
Шазу так и не утратила своей устрашающей худобы, и в тринадцать выглядела как восьмилетняя. Ребра торчат, щеки впавшие - хотя ест Шазу за двоих и еще на ночь тайком таскает пироги. Куда все только девается - непонятно?
У ее сверстниц уже начала появляться грудь и округляться бедра, в них проклевывалась женственность и грация. Шазу же как была похожа на мальчика, так и осталась.
- На выстреле - выдыхай, - сказал Дэйгун.
Шазу кивнула и прищурилась. Тетива застонала под ее пальцами.
Стрела попала в цель. Любой другой ребенок сейчас завизжал бы от радости и побежал хвастаться, а Шазу лишь хмуро улыбнулась. Некрасивой улыбкой. По-другому она не умела.
- Молодец, - похвалил ее Дэйгун. - Очень хорошо.
Шазу подняла на него взгляд. Спокойный и чистый.
- Спасибо.
Ее слова прозвучали отстраненно, но Дэйгун догадался, что ей приятно. Хотя бы по порозовевшим скулам и ушам.
- Буду тренировать тебя каждый день, пока рука не привыкнет к тяжести лука.
- А охотиться я смогу?
Дэйгун помедлил.
- В свое время. Сейчас - нет.
Шазу кивнула и положила лук на землю. Вытерла руки о мешковатые штаны, перетянутые на талии ремешком. Не будь его - штаны бы не держались на худеньких бедрах и плоском животе.
Девочка посмотрела на отца долгим взглядом, затем приоткрыла рот. Снова закрыла.
- В чем дело?
Шазу кашлянула.
- Эми и Бивил зовут меня сегодня к реке.
Дэйгун приподнял бровь.
- Ты подружилась с Бивилом Старлингом?
- Эми познакомила.
- И как?
Девочка пожала плечами.
- Никак. Он не похож на Эми.
Для Шазу это было нормальное объяснение. Как и всегда.
- Можете идти к реке, - кивнул Дэйгун. - Когда я тебе что-то запрещал?
- Никогда. - Шазу улыбнулась - легко и быстро, как никогда не делала прежде. - Спасибо.

У реки было людно и шумно — молодежь ловила последние теплые дни. Кто-то купался, кто-то разжигал костры. Девушки плели венки и бросали их в воду. Парни громко смеялись, поигрывая мускулами.
Шазу, Эми и Бивил сидели недалеко, щурясь на закат. Шазу лениво перебирала струны новехонькой лютни. Казалось, что длинные, белые пальцы только и предназначены для того, чтобы играть.
Музыку она придумывала сама. Иногда сочиняла песни. Изредка даже пела. Но не для всех. Лишь для Эми и Бивила, потому что внимания других людей она стеснялась. И попросту не любила.
- Ты должна быть бардом! - уверено твердила Эми. - Такой талант не должен пропадать зря.
Шазу лишь пожала плечами. Она не считала себя талантливой. Ей просто нравилось то ощущение, когда под пальцами рождалась музыка, а в голове — слова. Легко и без надрыва, словно всегда этого ждали.
- Барды никому не нужны, - ответила она медленно. - Миру нужны воины, паладины и волшебники.
- Но музыку они не рождают, - уверенно парировала Эми.
- Дэйгун говорит, что пение не спасет жизнь.
- От чего спасать-то? - решительно бросил Бивил. - Войны нет, в Невервинтере мир.
Шазу дернула пальцем струну и промолчала.
- К тому же барды — не только певцы, - добавила Эми. - Своими песнями они могут вдохнуть силы или лишить их. Это своего рода колдовство.
- Песни — всего лишь слова, - отмахнулась Шазу. - А музыка — звуки. В них нет ничего.
- Ты так думаешь? - Эми провела рукой по темным, коротко стриженным волосам Шазу. - В словах и музыке заключена великая сила.
- Ты это в книжке прочитала? - улыбнулась Шазу.
Эми густо покраснела.
- Да.
Бивил рассмеялся. Шазу тоже.

Шазу вернулась домой к полуночи. Дэйгун не спал — он ворошил угли в догорающем камине и мрачно хмурился. Между бровей пролегла глубокая складка.
Шазу поставила в угол свою лютню, нарочито-громко стуча ботинками по деревянному полу. Следопыт прищурился, оглянувшись. Увидев ее лицо, он кашлянул.
- Что это с тобой?
Лицо девочки было раскрашено красками, среди которых преобладали темные цвета. Чернота — на веках и под бровями, красные полосы на лбу, синее пятно — между глаз. Волосы были растрепанны, щеки лихорадочно горели.
- Мы играли в эльфийских охотников, - поделилась Шазу. - Правда красиво? Эми нарисовала.
Дэйгун вздохнул.
- Красиво. А с кем вы играли?
Шазу выпятила подбородок. «Совсем как Эсмерэль».
- С деревенскими.
«Что-то новенькое».
- Ты играла с местными?
- Ну да. - Шазу провела пальцем по черноте на глазах и уставилась на перемазанный ноготь. - Они смешные. Глупые, но смешные. Они попросили меня спеть.
Дэйгун поднялся.
- Ты пела?
Шазу промолчала.
Дэйгун был немного удивлен. Обычно Шазу не пела ни для кого, кроме Эми и Бивила. Даже для Дэйгуна она ни разу не спела. Отчасти он был этому рад. Шазу такой человек, которого нужно поддерживать и хвалить, чтобы он не замкнулся в себе, а Дэйгун никогда не умел ни того, ни другого.
Голос у Шазу был красивый, но пела она неуверенно и робко, словно боялась, что ее кто-нибудь услышит. Играла неважно, но с душой. Эсмерэль была другой. Она не боялась зрителей, она уходила в свою работу с головой.
- Я рад, что все прошло хорошо, - нарушил тишину Дэйгун. - Уже поздно. Иди спать. И смой с себя эту раскраску. Наволочку запачкаешь.
Шазу кивнула и, кажется, улыбнулась.

***

Ей девятнадцать лет.

«История отношений Дэйгуна и Эсмерэль была из тех, которые после воспевают барды, когда речь заходит о горькой, безответной любви. Обычно эти песни заканчиваются тем, что один из героев умирает от сердечных мук, пронзив себе сердце кинжалом. Или утопившись. Или совершив что-нибудь в том же духе, чтобы дать понять всему миру, как он несчастен.
Обычно эти песни исполняют тогда, когда слушатели уже откровенно пьяны, и не сочтут зазорным разрыдаться, сочувствуя разбитым сердцам героев баллады. Женщины обычно плачут, сморкаясь в кружевные платки, а мужчины, сдавленно ругаясь, снова начинают пить.
«Ах, эта безответная любовь! - вздыхают особо тронутые дамы. - Сердце несчастного будет так болеть!»
Сердце Дэйгуна не болело и даже не обливалось кровью. Оно билось медленно и как-то заторможено, когда Эсмерэль в один прекрасный день собрала вещи и ушла, оставив его одного. И совсем окаменело, когда она появилась снова — в Западной Гавани, через много лет, округлившаяся и на сносях. От другого мужчины.
У них не было разговоров на тему «Я поступила так, потому что...». Не было обвиняющих взглядов и напряженного молчания.
Отчасти потому, что им не хотелось впутывать в это Шайлу.
А еще потому, что в этом не было смысла.
«Да, я беременна от другого человека», - могла сказать Эсмерэль.
«А я женился на Шайле, чтобы оставить все в прошлом», - мог бы ответить на это Дэйгун.
Слова эти ни к чему бы не привели. Поэтому они так и не прозвучали.
Иногда, по ночам, не в силах заснуть, Дэйгун лениво прикидывал — а могло ли у них что-то получиться?
Эсмерэль — это ветер и изменчивость, сегодня она здесь, с тобой, а завтра убежит, почувствовав, что привязывается. Привязываться и любить она не умела. Или пыталась это показать. А может, попросту боялась.
Дэйгун — постоянность и некоторая статичность. Он не любил перемен в жизни. Он любил быть уверенным в завтрашнем дне, любил знать, что завтра утром он пойдет на охоту, а вечером обязательно вернется.
И ему хотелось бы, чтобы дома его кто-то ждал.
Относительно Эсмерэль в этом нельзя было быть уверенным. Другое дело — Шайла. Тихая, нетребовательная, спокойная, как вода. В ней не было страстного огня и хаотичных перемен, как в Эсмерэль. Она не причиняла страданий, а помогала забыть о них. Она не требовала, а отдавала.
Даже если бы не было Шайлы — с Эсмерэль ничего бы не вышло. Ей не нужна тихая, спокойная жизнь на отшибе, в маленькой деревушке на границе Топей Мертвецов.
Дэйгун всегда это понимал. Но сожаление и мечты о том, что «если бы...» - не желали исчезать.
Но он отгонял эти мысли. У него есть Шайла — его женщина, человек, с которым он проживет отпущенное ему время. Так правильно. Так нужно.
А у Эсмерэль — у нее своя дорога.

***

Шазу опять куда-то собиралась. В последнее время она почти не ночевала дома. Уходила на закате одного дня, и не возвращалась сутки, а может и больше. Возвращалась она всегда усталая, но откровенно счастливая, пахнущая пылью, болотами и дорогой.
«Знаешь, Дэйгун, я встретила на дороге странствующих бардов! Они научили меня нескольким новым песням».
«А руины в Топях жуткие. От них так и тянет холодом».
«Животных стало очень мало. Это странно. Обычно в лесу всегда сталкиваешься то с лисицей, то с кабаном. А теперь там тихо и жутко».
- Опять пойдешь в болота?
Шазу обернулась. Пряди черных волос скользнули по подбородку.
- Нет. Всего лишь в гости к Бивилу. Эми ждет меня на мосту. Мы пойдем на праздник Жатвы.
Дэйгун промолчал, наблюдая за тем, как прихорашивается его дочь.
Хотя «прихорашивается» - слишком громкое слово.
Шазу обычно просто убирала волосы за уши, открывая широкий, бледный лоб и прямые, вразлет, брови. Лицо было каким-то скорбным и несколько угрюмым. На таком лице не хватало улыбки, но Шазу за девятнадцать лет так и не научилась красиво улыбаться.
«Ничего удивительного, - твердила Ретта Старлинг когда-то, - что девочка улыбаться не умеет. Дэйгуна душкой тоже не назовешь».
Шазу вздохнула и сжала губы. Кажется, Дэйгун смотрел на нее слишком пристально, и это нервировало.
Дэйгуна подмывало спросить, когда она вернется, но он сдержался. Шазу уже не девять лет. И он не будет носиться с ней, как старая сердобольная бабушка.
- Я пойду? - Шазу нервно переступила с ноги на ногу и закусила губу. Дэйгун отметил, что губы у нее некрасивые. Покусанные, в кровоточащих ранках и заживающих следах от собственных зубов.
«Дурацкая привычка».
Молчание затягивалось.
- Все в порядке? - В голосе Шазу — холодок и нетерпение.
Дэйгуну хотелось ответить, но голос пропал, губы Шазу беззвучно зашевелились, обнажая мелкие, ровные зубы.
Если забыть прошедшие девятнадцать лет, забыть боль от потери и закрыть глаза — то на этом же месте можно легко представить Эсмерэль — ехидную, яркую, пахнущую легко и сладко.
Недобрая фантазия. Кому, как не Дэйгуну знать, что Эсмерэль мертва. И Шайла — вместе с ней, тоже. Две женщины, которых Дэйгун любил — каждую по-своему — погибли ради того, чтобы Шазу жила. Две жизни за одну.
Не дорога ли цена?
- Дэйгун?
Следопыт сощурился. Шазу выглядела растерянной, после — попросту злой.
- Иди, - выдавил Дэйгун.
«Это не Эсмерэль, - подумал он. - И никогда ею не будет».

***

«Бледная кожа под мозолистыми пальцами — Дэйгун ласкает ее языком и губами. Глаза Эсмерэль в темноте кажутся совсем дикими, ее ноги обвивают следопыта горячим кольцом. Руки сжимают скомканные простыни, и из горла Дэйгуна вырывается тихий стон.
- Сильнее, - едва ли не кричит женщина.
Дэйгун подчиняется, и Эсмерэль извивается под ним, закусывает губы — замусоленные постоянными покусываниями собственных зубов.
Крохотные, кровоточащие ранки и заживающие рубцы...
«Дурацкая привычка».
Длинные, мягкие волосы с шелестом растекаются по подушке, становятся короткими и жесткими. Брови — шире и темнее, и запах от кожи — болотные травы и дорожная пыль.
Не Эсмерэль — а Шазу обнимает его бедра ногами и хрипло шепчет, обдавая ухо горячим дыханием.
- Дэйгун, - улыбается она, откинув голову и глядя на следопыта из-под полуопущенных ресниц. - Все в порядке?
В ушах звенит. Шазу-Эсмерэль внутри — горячая и влажная, но Дэйгун останавливается, проводит по ее груди пальцами — он чувствует кожей рваный, грубый шрам.
- Не останавливайся. Ты ведь этого хочешь, да?
- Ты не Эсмерэль, - шепчет Дэйгун.
Темные глаза сверкают в полумраке.
- И что?
Дэйгун сжимает зубы и оставляет на шее влажный поцелуй.
«Это, в конце концов, только сон».

***

Когда праздник Жатвы обернулся побоищем, когда радость сменилась ужасом, когда тетива натерла пальцы до крови, Дэйгун пережевал не за себя, и не за селян — а за Шазу. Вопли и стоны наполняли уши, глаза слепил дым и магическое пламя.
Почти похоже на ту роковую битву, в которой сгорели две дорогие ему жизни.
В тот раз Дэйгун опоздал. Сейчас он не мог позволить себе того же.
Поэтому он пробивался сквозь гущу врагов и стрелял. Снова и снова. Прорезал ряды дуэргаров, как раскаленный нож, и не переставал повторять:
«Спасти Шазу. Самое важное. То, что имеет значение».
Он не видел ее среди живых, которые отбивали деревню, не щадя живота, ни среди мертвых, замерших в густой траве, устремив остекленевшие взгляды в небеса.
Дэйгун нашел дочь только после боя — облепленную грязью и перемазанную кровью, бледную до зелени — она рассматривала свои руки, на которых расцветали ожоги.
- Шазу.
Девушка подняла на него глаза — глаза человека, для которого в одно мгновение рухнул весь мир.
У ее ног лежало тело, закутанное в подпаленный плащ — неподвижное, изломанное существо, которое еще совсем недавно было человеком. Из-под плаща белели бледные, худенькие руки, распростертые на траве.
Дэйгуну не нужно было заглядывать под ткань плаща, чтобы увидеть лицо.
«Эми Ферн».
Шазу не плакала, не трясла погибшую за плечи и не заходилась в беззвучных рыданиях. Казалось, она просто не верила, и не сводила взгляда с закрытого плащом лица Эми, потому что ей казалось — вот сейчас волшебница очнется и улыбнется, как раньше.
Но этого не происходило.
Глаза Шазу смотрели стыло и без выражения. Казалось, она настолько углубилась в себя и свою боль, облачилась в нее, как в панцирь, что не замечала ничего вокруг.
- Ты не ранена?
Глупый вопрос. Ожоги и кровоточащие раны на плечах и руках говорили лучше всяких слов. Но Шазу, похоже, было все равно, сколько ран расцветали на ее теле.
Девушка дрожащими пальцами убрала свалявшиеся волосы за уши и поджала губы. И молчала.
Дэйгун нахмурился. Как можно говорить с человеком, который замкнулся в себе, огородился каменной стеной и ничего не желает слушать, и ест сам себя?
- Много убитых, - предпринял Дэйгун очередную попытку. - Но я рад, что ты в порядке.
В черных глазах — пустота. Как глубина Топей. Как провалы в холодную бездну.
- Эми мертва.
- Я знаю.
Происходящее напоминало Дэйгуну нелепый фарс с не менее нелепым обменом фраз над телами павших. Шазу не нужны слова, ей нужно утешение, отцовское объятие, сухой поцелуй в висок. Нужна жилетка, чтобы выплакать боль вместе со слезами.
«Вот твои руки, Дэйгун. Так обними ее! Чего ты стоишь?»
Рука, уже протянутая для того, чтобы успокаивающе коснуться плеча дочери, бессильно опала.
- Нужно обработать раны, - сказал Дэйгун. - И кое-что обсудить.
Шазу запустила пальцы в волосы и кивнула, позволяя увести себя в дом — почти единственный, не тронутый пожаром.
На кухне она, не меняясь в лице, стянула пропотевшую, грязную рубашку, поводя плечами. Дэйгун коснулся ран, отведя взгляд от пропитавшейся кровью перевязи на груди.
- Раны неглубокие, - отметил он. - Заживет быстро.
Он провел рукой по ее плечу, стирая с белой кожи копоть, гарь и грязь. Кожа была горячей. На запястье сильно билась жилка пульса.
Шазу казалась сейчас очень маленькой. И слабой, к тому же. Окончательно запутавшейся в своих чувствах, которые никому нельзя показать.
Эсмерэль не была такой. Она предпочитала показывать всем окружающим, как ей плохо и больно. Утешить ее можно было легко — сначала словом, потом объятием, а после — поцелуем. Все остальное Эсмерэль брала на себя, и становилось непонятно, кто кого утешал. В такие моменты Эсмерэль становилась яростной и почти злой, и в любви ее не было нежности.
А теперь перед Дэйгуном сидела дочь Эсмерэль, и что с ней делать — следопыт не знал. Обнять — не поднимаются руки, поцеловать в висок или лоб, как делают все отцы — девочка не поймет, ведь Дэйгун никогда ее не целовал и не обнимал.
Помедлив, он положил ладонь на ее голое плечо. Смуглая и загорелая кисть, она до странного некрасиво смотрелась на почти белой коже. Плечо Шазу было как каменное. А бледные пальцы подрагивали, и поэтому девушка сжала их в кулаки.
Она не пыталась снова накинуть на себя рубашку, не пыталась прикрыться, хотя нагрудная повязка скрывала все, что нужно было скрывать. Казалось, что ей вообще все равно.
Ощущение сродни тому, как будто перед тобой сидит статуя из льда и камня.
И ничем не растопить этот камень и лед. Лишь теплом и пламенем, но разве пламя способно изгнать боль?
Дэйгун, переступив с ноги на ногу, все же решился — обнял Шазу за плечи и прижал к себе. Движение — с виду такое простое — далось ему с трудом. Дэйгун ждал, что Шазу застынет и оттолкнет его — не грубо, но достаточно сильно, чтобы понять — так делать не стоит.
Но Шазу не застыла и не оттолкнула. Под ладонями Дэйгуна она обратилась податливой, теплой кожей и странным запахом — Дэйгун втянул его носом, чтобы почувствовать. Мята, шалфей, болотная вода, мох, черная земля. Запах ребенка Топей Мертвецов. Запах, который не смоется водой и лавандовым мылом. «Предания говорят, что запахом мха и болот духи долины Мердэлейн отмечают своих детей».
И прерывистое дыхание, обдающее теплом шею и острое ухо. Странное ощущение от прикосновения к собственной груди острых, маленьких грудок, перетянутых перевязью ткани. И биение сердца.
Дэйгун провел пальцами по выступающим лопаткам и позвоночнику, от души надеясь, что эти движения что ни на есть отцовские. Разве не может отец погладить дочь по спине и зарыться лицом в волосы? Конечно, может. Так делают все отцы.
Вот только далеко не каждый отец представляет себе вместо воспитанницы давно погибшую женщину, с которой он когда-то давно и с удовольствием спал, и которую, конечно же, любил.
На мгновение закрыть глаза, представить длинные кудри и душный, сладкий запах влажной кожи — и снова в комнате стоит Эсмерэль, обнимая шею тонкими руками. А если хорошенько вспомнить, то можно почувствовать слабый аромат ее дыхания — аромат тмина.
От ее кожи идет жар, прикосновение маленьких грудей, ощущаемое даже сквозь легкий кожаный доспех — все это рождало давно позабытое чувство приятной тяжести внизу живота и сладкое, тянущее чувство у быстро бьющегося сердца.
Толкнуть к столу, провести ладонями по скрытой перевязью груди, вырвав стон, коснуться губами шеи.
Почему бы и нет?
Дэйгуна отрезвляет несильный толчок в грудь. Шазу тяжело дышит, в ее глазах — удивление напополам со страхом. Видимо, Дэйгун все-таки оттолкнул ее к столу — на полу россыпью лежали осколки кувшина, снесенного резким движением.
Если бы Дэйгун умел краснеть — он бы покрылся предательским румянцем с ног до головы. Недоуменный взгляд Шазу — как ушат холодной воды на голову. Она смотрела на него с нескрываемым ужасом, словно он на ее глазах обернулся троллем. Или совершил тому подобные вещи.
«Ты идиот, Дэйгун».
Следующие две минуты Дэйгун расписывал Шазу, как он неловко оступился и нечаянно толкнул ее к столу.
Шазу сделала вид, что поверила. Потом, схватив рубашку, она натянула ее на плечи, сжала ткань на груди и отвернулась, резко закусив губу.
Конечно, она ему не верила. Нужно быть последней дурой, чтобы поверить в такую нелепую ложь.
Потом Дэйгун говорил что-то про осколок, спрятанный в руинах. Шазу слушала, так и не обернувшись.
Наверное, не хотела, чтобы следопыт видел ее лицо, в кои-то веки выражающее что-то еще, кроме убийственного спокойствия.
Шазу не спрашивала, зачем нужен осколок, и почему его нужно найти именно сейчас. Она молчала и изредка кивала. Она снова превратилась в статую из льда и камня. Еще более холодную, чем прежде.

***

Шазу было девятнадцать лет, когда она ушла из Западной Гавани.
Дэйгун помогал ей собирать вещи — одежда, спички, провиант — все это едва ли покрыло дно походного рюкзака. За спину — лютню и колчан, за плечо — лук, на бедро — кинжал.
Шазу и Дэйгун почти не говорили и не переглядывались. За девятнадцать лет жизни бок о бок у них не находилось слов друг для друга. Дэйгун испытывал от этого лишь облегчение.
«Я отправляю тебя в Невервинтер, потому что эти твари искали осколок. И за ним вернутся». Чушь и невозможный бред. Куда правильнее было бы сказать:
«Я отправляю тебя в Невервинтер, потому что я не смогу себя сдержать. И это не приведет ни к чему хорошему».
Но Дэйгун так не сказал. Это было бы слишком откровенно и до скрежета на зубах неправильно.
Шазу — его дочь, пусть их и не связывают узы крови. Он растил ее с пеленок, он научил ее всему, что знал сам.
И кто бы знал, как нелегко ему было отпускать Шазу.
Но иного выбора не было.
Кто-то когда-то сказал Дэйгуну, что если твой прежний мир покатился под откос, уходи и найди себе новый.
Он захотел, чтобы Шазу поступила так же. Осколок — только предлог. Пусть Шазу освоится в Невервинтере, выбьется в люди. Там она достигнет большего, нежели здесь, в Западной Гавани. Этого хотела бы и Эсмерэль. Может быть.
- Ты со всеми попрощалась? - спросил Дэйгун, когда больше нечего было складывать и упаковывать, и молчание становилось звенящим.
Шазу даже не подняла глаз.
- С Бивилом, Тармасом, Георгом и Реттой. С остальными не хочу. Не нужно.
Она протянула руку за рюкзаком и перекинула его за спину. Поправила лямку. Неловко кашлянула.
- Прощаемся?
- Да.
Неловкое молчание, которое ничем нельзя заполнить. Оно тяжелее всего.
Дэйгун проводил ее до двери, а там — до границы, где заканчивались поля и начиналась Топь. Шазу смотрела вперед хмуро и мрачно. Словно заранее была уверена, что ничего хорошего ее там не ждет.
- Доброй дороги. - Дэйгун вздохнул и провел рукой по плечу Шазу. - Не оглядывайся назад, иди вперед. Все будет хорошо.
Шазу кивнула. Ее глаза в лунном свете казались полными слез.
- Прощай.
После Дэйгун еще долго смотрел ей вслед.

***

Ей двадцать лет.

Крепость-на-Перекрестке — огромное сооружение из гранитных блоков, с толстыми стенами и крепкими воротами. Шазу все никак не могла привыкнуть, что эта крепость - ее. И люди — крестьяне, рабочие и солдаты — тоже принадлежат ей.
У Шазу никогда не было ничего своего. Дом, в котором она выросла — дом Дэйгуна. Редкие украшения и безделушки — одолженные чаще всего у Эми и потом к ней вернувшиеся. Личными вещами Шазу считала лишь скромный набор одежды и свою лютню, честно купленную на подаренные Дэйгуном деньги, которые, Шазу знала, он заработал с большим трудом.
Девушка вздохнула. Она никому и никогда об этом не говорила — но она скучала по Западной Гавани. По душному воздуху гнили и болот, по сладкому мху и черной воде. По глуповатому Бивилу, нервному Тармасу и непоседливому Киппу. И по Дэйгуну.
Шазу не хватало его молчаливого присутствия и незримой поддержки, его готовности всегда прийти на помощь, не задавая вопросов.
Когда Шазу уходила из Западной Гавани, она понимала, что оставляет позади, но не представляла, какой сильной окажется эта потеря.
Когда девушке становилось особенно тоскливо, она уходила в свои покои и касалась пальцами струн когда-то подаренной Дэйгуном лютни. Инструмент был простой, и в то же время — красивый. Дерево льнуло к ладоням, струны переливались под пальцами, и звук, издаваемый ими, был родным и знакомым.
Чтобы купить эту лютню, Дэйгуну пришлось неделями выслеживать пушных зверей и урезать себя во всем — и все это ради Шазу. Ради ее желания сочинять музыку и петь.
Это было совсем на него не похоже. Обычно за Дэйгуном не наблюдалось привычки тратить деньги на, в принципе, не нужные в хозяйстве вещи. Тем более — такие дорогие.
Воспоминание это, несмотря на то, что оно было счастливым, отдавало горечью.
Где теперь Дэйгун?
Теперь он далеко. Или мертв, как заметил ненароком Бишоп. Шазу в это не верила. Дэйгун не может умереть.

«Западная Гавань, окутанная туманом и пахнущая страхом. Вот что почувствовала Шазу, едва портал из руин Арвана перенес их сюда.
Ни смеха, ни шума голосов, ни блеяния скота. Только шелест пахнущего гнилью и гарью ветра и переливы медленной речушки под мостом.
И трупы. Окоченевшие трупы тех, с кем Шазу росла и жила долгие девятнадцать лет.
Ретта Старлинг, братья Моссфелды, брат Мерринг, Георг Редфелл.
Шазу пробирала дрожь, слезы жгли глаза.
Взглянуть в каждое знакомое лицо, вспомнить живого человека, с тяжело бьющимся сердцем подойти к следующему.
«Не Дэйгун. Не Дэйгун. Не Дэйгун».
За каждым новым телом Шазу боялась обнаружить тело Дэйгуна, которое искала с самого прихода в Западную Гавань.
Но его не было. Ни живого, ни мертвого, ни следов в сожженном дотла доме, ни лука, ни стрел.
Ничего.
«Значит, он жив. Нужно надеяться».

Дэйгун и в самом деле оказался жив. Он появился месяц спустя, когда в Крепость пришел Бивил — потерянный, убитый горем Бивил, который никак не мог пережить смерти всех своих родных.
Следопыт пришел ночью. Тихо и спокойно, как к себе домой. Шазу смотрела, как он приближается — вот он коротко ответил на оклик стражника, вот уже за воротами и шагает по мощеной дороге, перекинув лук через плечо. Знакомый, уверенный шаг. Запах Топей и смерти от складок забрызганного грязью плаща.
Дэйгун остановился в двух шагах от Шазу и слегка прищурился. Губы его тронула улыбка — слабая, почти незаметная — лишь для тех, кто умеет видеть.
- Луна была за твоей спиной, - спокойно заметил он. - Ты хорошо выглядишь.
Он произнес эти слова так, словно они простились всего лишь вчера, и как будто они снова дома, в Западной Гавани.
«Хорошо выглядишь».
Дэйгун не лукавил — Шазу действительно выглядела иначе. Стала старше, выше и смуглее. Волосы немного отросли, плечи перестали сутулиться, и взгляд стал другим — цепким, прямым, вдумчивым.
Внешность не ребенка, но женщины.
Шазу молчала. Она не знала, что сказать. Не знала, как показать свою радость, показать, как она на самом деле скучала, но просто не умела. В такие моменты обычно люди обнимаются, но Шазу не знала, как можно — подойти и обнять.
У нее не хватало смелости, хотя эта проклятая детская зажатость и неуверенность должна была давно остаться в прошлом. Ей не стало места в Невервинтере, в Роднике Старого Филина и в руинах Арвана.
И все же Шазу неловко молчала. Она надеялась, что Дэйгун все поймет и без слов. По глазам.
- Западная Гавань, - наконец выдавила Шазу. - Как?
Вопрос прозвучал сдавленно, рвано, но Дэйгун сразу понял, что его девочка имеет в виду.
- Никто этого не ожидал. Казалось, что после той атаки дуэргаров все должно наладится. За два дня тревогу начал подавать Тармас. Говорил что-то про нашествие тьмы, и что все немедленно должны уходить. Волшебник убежал за два дня до того, как...
Шазу кивнула.
- Почему ты не пришел сюда раньше?
- Во-первых я не знал, где ты. К тому же я следил за Топями. Когда я понял, что ждать больше нельзя, я решил найти тебя. Это не составило труда.
Шазу кивнула. Дэйгун выжидающе замолчал. Шазу знала — если она спросит о чем-либо еще, он с готовностью ответит. Как и всегда.
Но говорить больше не хотелось.

Когда-то Дэйгун принес Шазу, еще младенца, в свой дом, чтобы вырастить и научить жизни.
Теперь Шазу пригласила его переступить через порог ее собственной крепости. Внутри крепости, словно растревоженный улей, гудят десятки голосов и слышится топот множества ног.
Дэйгуну было немного странно видеть, как стражники расступаются перед Шазу и отдают честь, как уважительно заговаривают с ней рабочие и торговцы.
- Рыцарь-капитан, - учтиво поздоровалась коротко стриженная женщина в темных доспехах.
- Здравствуй, Кана, - скупо улыбнулась Шазу. - Пожалуйста, проводи моего отца в мой кабинет. Я скоро подойду.
«Она научилась командовать. Уверенно и легко, словно делала это всегда».
Кана кивнула.
- Как пожелаете, мэм.
В кабинете Шазу было сумрачно. На столе — оплывшие свечи и пожелтевшие карты, перемешанные с прошениями, письмами и документами. Печатка с устрашающим невервинтерским глазом. Знак Девятки. Знак Невервинтера.
В окна дул теплый ветер, покачивая ставнями и шелестя кипами бумаг. Он пах осенью и приближающимися холодами.
Шазу пришла нескоро. Устало покачнулась на пороге, прикрыла за собой дверь и развязала шнуровку плаща под горлом. Села, расслабив идеально прямые, словно сведенные судорогой, плечи. За время службы в страже Невервинтера, у Шазу выработалась отличная военная выправка. Прямая спина и плечи. Гордо поднятая голова. Изнурительно и бесполезно, но если ты хочешь произвести впечатление на людей — ничто не поможет лучше.
Шазу зажгла лампы и свечи. Желтоватый свет осветил пергаменты на столе.
«Мир с кланом Айронфистов заключен. Люди-ящеры так же согласились оказать нам поддержку».
Почерк Шазу Дэйгун узнал сразу. Он всегда был неважным.
Заметив его взгляд, Шазу вздохнула.
- Мы готовимся к войне.
Дэйгун поднял на нее взгляд.
- И поэтому ты отстраиваешь крепость?
- Этого хочет от меня лорд Нашер.
- А чего хочешь ты сама?
Шазу не ответила. Вытянула на столе руки и хрустнула костяшками пальцев. Поскребла сломанный ноготь на большом пальце и поджала губы.
Дэйгун знал эту ее привычку — не отвечать на вопросы, которые ей не нравятся. Так было всегда.
- Тебе здесь нравится?
Шазу неопределенно пожала плечами.
- У меня тут друзья.
Снова тишина. Но она не звенела от напряжения. За долгие годы жизни бок о бок Шазу и Дэйгун принимали молчание как продолжение диалога.
Дэйгун задумчиво скользил взглядом по рукам и лицу дочери. Чуть выше локтей на бледной коже расцветали красные рубцы — следы недавнего сражения. Правую бровь пересекал белый, почти молочный, шрам. Как будто кто-то провел по лицу Шазу острым ножом или когтем.
Почувствовав его взгляд, Шазу подняла глаза, блестящие и кажущиеся влажными в неверном свете свечей и масляной лампы.
От ее взгляда Дэйгуну сделалось... странно. Горячо и немного — стыдно.
Внезапно он осознал, что она уже не девочка, и понимает, какими глазами смотрит отец, а какими — мужчина.
Дэйгун не знал, сколько длился этот взгляд. Минуту, час или день? Он не знал, когда успел подняться, обойти стол и склонится над креслом Шазу, положив руки на подлокотники.
Шазу не отвела взгляд, не отвернулась и не попросила прекратить.
«Еще не поздно остановиться, Дэйгун. Отступи, отвернись, уйди. Она не Эсмерэль. Она твоя дочь».
Голос в голове звучал настойчиво и упрямо, но на него было легко не обращать внимания.
Дэйгун коснулся лба Шазу губами. Она уже давно не была в Топях, однако пахло от нее мхом и травами. Как и всегда. До боли знакомый, почти родной запах.
Шазу сидела неподвижно, словно окаменев. Тихое дыхание и закрытые глаза. Побелевшие костяшки пальцев от сжавших подлокотники ладоней.
- Шазу.
Голос Дэйгуна охрип. Щеки горели.
Шазу подняла взгляд — затравленный, измученный, непонимающий.
Наверное, Дэйгуну нужно было все объяснить, попросить прощения, успокоить — но он словно прилип ладонями к креслу, не в силах заставить себя уйти.
Но ему и не пришлось.
Шазу, помедлив, сама коснулась губами его рта, поцеловала так, словно всегда только это и ждала. Немного неуверенно и робко. Словно сомневалась, что поступает правильно.
«Так и есть. Все это с самого начала — неправильно».
Тело Шазу казалось мраморно-белым в полумраке. На спине, под лопатками и вдоль позвоночника белели тонкие шрамы и краснели еще не зажившие рубцы. Дэйгун провел по ним ладонью, смутно подумав о том, чье оружие оставило на коже Шазу такие раны.
Дэйгун оглаживал ее кожу, запускал пальцы в густые волосы, оттягивая голову назад, водил языком по всему телу, сначала по бедрам, потом по груди, вокруг грубого, старого шрама. После Дэйгун прижал ладони к груди Шазу, и у нее затвердели соски. Он опустился ниже, и Шазу застонала.
- Дэйгун...
Следопыт замер.
- Мне прекратить?
«Уже давно пора».
Но Шазу не попросила прекратить, не закричала и не ударила его по щеке, как он, наверное, того заслуживал. Она лишь откинулась спиной на стол, заваленный уже ставшими неважными бумагами и прошениями.
Словно во сне, Дэйгун склонился над ней, беспомощно копаясь в собственном разуме, кричавшем от гнева. Так нельзя, нельзя, нельзя...
Шазу дышала часто-часто, и когда Дэйгун, решившись, рванулся к ней навстречу, она тяжело выдохнула, обхватив его бедра ногами.
Дэйгун сотни раз мечтал о том, как будет с Шазу, но теперь позабылось все. Позабылась Эсмерэль, Шайла, собственное прошлое и далекое будущее. Все, что Дэйгун понимал и чувствовал — это тело Шазу, прижавшееся к его собственному, вкус ее кожи, жар ее дыхания.
После в тусклом свете ночника Дэйгун гладил ее лицо. Шазу не открывала глаз, и лишь рассеяно водила пальцами по столу, прикрыв руками груди, словно внезапно смутилась своей наготы.
Тишину прервал тяжелый стук в дверь. Шазу вскочила и бросилась собирать свою одежду, разбросанную вокруг стола.
- Капитан! - позвала Кана. - Вас ждут в зале приемов.
Шазу вздрогнула и повернулась к Дэйгуну.
- Долго она уже стучит?
- Не очень, - признался следопыт. - Но тебе лучше поспешить.
Шазу натянула штаны и тунику. Щеки у нее были красными. Ей было стыдно, горячо, и жутко не по себе. Дэйгуну, кажется, тоже.
И следопыт это осознавал. Неловкое напряжение, царившее в комнате, было почти осязаемым.
Дэйгуну хотелось вскрыть себе череп и промыть мозги. Что он только что сделал? Занимался любовью с ребенком Эсмерэль — ребенком, которого сам же и вырастил. Воистину, он сошел с ума.
- Я должен уйти... после всего, - сказал он спокойно, глядя, как подрагивают пальцы Шазу. - Этого не должно было произойти.
Шазу резко вздохнула. Немного помолчав, она шагнула вперед и приложила ладонь к обнаженной груди следопыта.
- Ты нужен мне здесь.

@темы: Фанфикшн, Neverwinter Night II, Пиздец на горизонте, Личная криворукость, Мое творчество

---

Эхехехехеее!
Подсадила!

02.03.2013 в 02:17

Пишет  okunireika~:

выходные - великолепное состояние. правда великолепное.
а еще меня всосал невервинтер.
и Женевьев, ты лапочка! пускай и мудак местами, но.. любовьсирцаобъятияэрекциясосков

впечатления от игры

а это - первый перс, которую я сделала в nwn2
во-первых, это было странно: сначала я выпала в осадок от количества рас: что. мне. выбрать. блять. вообще их же ну просто куча, и все крутыые *3*
но я не хотела себе человека - я вообще людьми играть не очень люблю. мне не хватает вечных наездов типа "эй, ты, гном!" или "ах ты богомерзский эльф!" или что-то в этом духе.
очень круты все эльфы - без исключения - но меня больше всего привлекают дикие, интересные. а высокомерные - это немного не ко мне, так что дроу и солнечные отпали сами собой. еще очень интересные дженази, особенно водные ааааааа коротка стрижка под двадцатые ааааа и огненные, да. я бы ими и играла, да вот только медленные уровни - это чересчур хардкорно для меня. и гномочки прекрасны, если бы снова не ужасное тело.
потом, когда я-таки выбрала себе эльфятину настройки внешности - ужасны, ну да ладно, я все прощаю, я открыла окно классов и.. и.. ну и просто выпучила глаза. "что.мне. выбрать. блять." остановилась на друиде, потому что ЗВЕРУУУУШКИ. хотя рассматривала вообще всех магуев, ух как это дело люблю. ну да ладно - тут было почти наобум
а потом было окно богов - сколько их там! а потом навыки - сукаблятьзачто. ну да ладно. не в том суть.

суть в том, что я просто пушечное мясо. правда, почему-то я еще и бегаю, но это все, что я делаю - вызываю зверушек и бегаю, бегаю и вызываю зверушек, пока напарники дохнут один за другим. а потом дохну и я.
я никогда не чувствовала себя таким ничтожеством в рпг, даже в ведьмаке я с горем пополам, но давала пизды, а тут.. а тут ну просто.. ну у меня слова кончились. как это я, на среднем уровне сложности - и дохнуть. ненеслышал.

а потом я сделала монаха и мне удалось кого-то там попинать, но все кончилось тем. что я агрю противника и БЕГАЮ, а Нишка мочит, пока может. а потом Нишку убивают, и меня застреливают. пичаль-пичаль.

@темы: Neverwinter Night II

---

Я человек. который идиот.
Шла со школы - стала свидетельницей картины - мужик бьет и вышвыривает из машины коккер-спаниэля. Тот визжит и брыкается, но терпит, распластавшись после на земле.
И что-то меня дернуло подойти и забрать его домой.
Искупала, накормила и пытаюсь заставить его слушаться. Он жутко дерганный и забитый, плюс на мою собаку он реагирует крайне странно - боится и в то же время лезет поиграть. Хотя она в два раза меньше.
Я знаю, что не смогу эту собаку оставить, знаю, что придется ее отдать или отнести на улицу - но сердце кровью обливается. Мне безумно жаль эту собаку, потому что ее вышвырнули, как игрушку, которая сломалась, а люди шли мимо, словно так и должно быть.
Благо, по дороге встретила девушку, которая вроде бы согласна собаку взять, но приедет к трем дня.
Я надеюсь, что она это сделает. Потому что я не смогу просто взять и выставить собаку на улицу. Она за мной пошла. Она мне доверилась. Я не могу поступить так, как поступают многие в такой ситуации.
Короче - я в жопе.

@темы: Мысли параноидальные, Карлсберг, который живет под крышкой.

---

Надо сказать, что девочка я довольно позднего развития. Так, первое знакомство с членом произошло у меня только лет в 14

(с)

Ох ты ж бля.

"Только в 14 лет".
Можно я буду чувствовать себя старой девой после этих слов?

@темы: Карлсберг, который живет под крышкой.

---

Илир! АААА!

*вваливается, радостно хохоча и потрясая пивной банкой*
АБЫРУРЛЖАШАШАОЛОКГАРДПА!
Чтобы понять, почему я в таком странном состоянии - я предлагаю посмотреть на арт, нарисованный для меня Смайликой.

На этом арте Илир мне кажется уже взрослой, и уже прошедшей Короля Теней. У нее тут такие глаза и выражение лица в стиле "я смотрю на вас, как на еду", и у меня не остается сомнений, что моя девочка на Астральном плане, а в ее глазах бушует неконтролируемый Голод.
А еще ее поза и выражение лица мне напоминает тех эльфийских баб из пятых героев, которые с хлыстами и на высоченных шпильках рассекали. То ли Сумеречные Ведьмы, то ли еще какие-то, но сходство налицо

@темы: Моя прелессссть!, Neverwinter Night II, Я тронута. С детства, Мое-мое-мое, все мое! Этот мир мой, вы слышите? МОЙ!!!, Карлсберг, который живет под крышкой., "Цена Амбиций"

---

Сляпанная собственноручно гифка.

@темы: Улыбаемся и машем топором!, Тысяча и одна нормальная фотография

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Для WildGrape

Поскольку мой доблестный интернет чуть ли не на неделю взял отпуск, я не смогла поздравить замечательного человека с днем рождения.
Но лучше позже, чем никогда, а посему - дорогая  WildGrape, с праздником тебя!
Я тут пыталась быть няшей и написать подарок - он далек от совершенства, но зато от чистого сердца и с любовью!

Не сегодня

"Не сегодня".
Эти слова Адель, кажется, повторяла с самого детства, как молитву или тому подобные вещи. Когда было плохо, больно или одиноко. Или просто так. Перед сном и перед охотой, перед ссорой с Моссфелдами и прогулкой в Топях. Просто когда было нужно. Когда некому было поддержать или ободрить.
"Не сегодня", - шептала она, обнимая мертвое тело Эми.
"Не сегодня", - твердила она, оставляя позади Западную Гавань - свой дом и все, что она когда-либо знала.
"Не сегодня", - повторяла она перед сном, словно это что-то могло изменить.
Когда все родное и близкое летит к чертям, когда все, что ты знала всю жизнь - разрушено, не остается ничего, кроме надежды, неизменной улыбки и уже ставших привычными слов "не сегодня" - как будто этим можно что-то исправить, словно это - единственное, что помогает не пасть.
Эти слова Адель начинает повторять все чаще в Невервинтере. Стражникам, разбойникам, ворам.
И почти не перестает повторять про себя в Роднике Старого Филина - оркам, троллям и мертвецам.
Наверное, если бы это было возможно - Адель прокричала эти слова всему миру - Невервинтеру и Лускану, друзьям и врагам.
Но никто не понял бы, что означает это ее "не сегодня".
Сама Адель тоже не всегда понимает.
Но каждый раз, проговорив про себя два надоевших до зелени в глазах слова, Адель становится не так страшно. "Не сегодня" - это значит, что надо сражаться, и повторить эти же слова завтра, а потом на следующий день, и еще на следующий... не выпускать из рук свою судьбу, которая так опасно накренилась над бездонной пропастью.
"Не сегодня", - Зиэйри в своем сияющем портале, осколкам и давно отгремевшему прошлому.
"Не сегодня", - Лорну Старлингу, который отбросил ее ударом своего меча - изломанную и окровавленную, но еще способную сражаться за свою жизнь.
"Не сегодня", - Черному Гариусу в Крепости-на-Перекрестке.
Это ее молитва богам, в которых Адель никогда не верила, слова, способные вселить веру, когда, кажется, ничего больше не осталось.
"Не сегодня",- слабый, но уверенный луч надежды на то, что завтра Адель все еще будет дышать, смотреть и любить. Просто жить.
Это позволяло не забывать, кто она есть на самом деле. Не Носительница Осколка, не Калак-Ча, не стражница и не рыцарь-капитан. Просто Адель Фарлонг, девочка из Топей.
Ничего больше.
Или все-таки нет?

Руины Арвана, в которых пахнет вековой пылью, призраки с глазами, полными скорби, и шелестящие голоса, которые говорят о давно минувшем - это место было полно магии. Старой, темной и светлой, которая вызывала нервную дрожь.
Один рассказ здесь, далекие воспоминания - там, и Адель стало действительно страшно, когда в ее руке задрожал возрожденный серебряный клинок.
Каждую ночь после она задавалась вопросом - что есть оружие - меч или она сама?
Ей хотелось верить, что все-таки клинок.
Но чья рука управляет им?
- Мисс Адель! - Гробнар. Сияющие глаза и невинная улыбка. Взрослое лицо и беззаботный, детский взгляд. - Вы выглядите усталой, мисс Адель! Хотите, я спою вам песню? Я сочинил замечательную песню о наших приключениях!
Почему бы и нет?
Адель слушала Гробнара, но не понимала половины слов. Гробнар пел что-то про геройство и "гибель от длани врага", и Адель улыбнулась.
"Все может быть. Но не сегодня".

Когда улыбка обернулась лезвиями клинков, когда друг и любовник стал предателем, когда над головой взвился источающий черноту ятаган Короля Теней, а клинок Гит с невыносимым скрежетом ответил на удар, Адель показалось, что она балансирует на острие ножа. Неверный шаг - смерть, дрогнувшая рука - разрушенные надежды.
Она держалась - ради себя и ради всего того, что дорого, хотя пот застилал глаза, и от яркого света серебряного меча тошнило и кружилась голова.
Когда потолок руин опасно накренился и с душераздирающим скрежетом рухнул вниз, Адель побежала, не разбирая дороги.
- Гробнар!
Маленький бард вцепился в ее протянутую руку, словно ребенок. Впервые за все время, что Адель знала его, Гробнар не улыбался.
"Мы ведь умрем здесь, верно?" - читалось в васильковых глазах барда.
Но руины остались позади, и, кашляя пылью и кровью, Адель нашла в себе силы улыбнуться.
"Не сегодня".

Адель не вернулась в Крепость. Ее ничего больше там не держало. Женщина ушла тихо и незаметно. Ее провожал только один Гробнар - и то только потому, что Адель взяла с него честное-пречестное слово, что бард никому ничего не расскажет.
- Куда вы теперь? - грустно спросил бард, когда пришло время расставаться.
Адель пожала плечами.
- Не знаю.
"Да и не все ли равно?"
Гробнар вздохнул.
- А я хотел написать про вас еще одну балладу.
- Скажи сразу - я умру в конце?
Гробнар широко улыбнулся.
- А как бы вам хотелось?
Адель подавила смех.
- Я предпочла бы пожить еще немного.
Бард лукаво подмигнул.
- Удачи вам! А я вернусь к моей славной танцовщице-Джой, и буду смотреть, как она пляшет. Я говорил, что она танцует, как богиня?
- Много раз, дорогой.
Они обнялись и простились. Гробнар ушел назад, а Адель - вперед.
Адель было немного грустно. Слишком она привязалась к Гробнару, да и к остальным тоже. Ей было нелегко уходить.
Но оставаться тоже не хотелось.
Адель улыбнулась, представив себе лицо Нашера и Нивалля, когда они поймут, что их спасительница просто испарилась. И некому будет разгребать вечные проблемы, некому будет снова восстановить крепость.
"Все равно никогда не любила политику".
Может быть, она вернется - через год, через два, через десять лет.
Но сейчас, именно в этот самый момент, она понимала, что поступает правильно.

@темы: Фанфикшн, Neverwinter Night II, Личная криворукость, Мое творчество

---

Для дорогой Лакс.

Дорогая  Betrayed and Betrayer!
Я знаю, что поздравлять заранее не есть хорошо, но с моим компом ни в чем нельзя быть уверенной, и я боюсь, что он вот-вот навернется - а следовательно - я хочу поздравить тебя с наступающей красивой датой - с двадцатилетием!
Я совсем не умею поздравлять, и, пожалуй, никогда не научусь, но я все же попробую.
Я желаю тебе творческого успеха, верных друзей рядом и чистой любви.
Просто счастья. Просто ярких, незабываемых дней.
С наступающим тебя Днем Рождения, котик!
Я очень рада, что знакома с тобой, и знакомство это стало для меня незабываемым!
*любовь и обожание в глазах*
И - поскольку я няшко, я дарю тебе фанфик - потому что это, к сожалению, все, что я хоть сколько-нибудь умею делать, да. XD
Предупреждение - Джерро тут малость рефлексирующая фиалка, но так получилось! XD

Холодное пламя

Холодное пламя

У кого-то лед внутри,
А у меня огонь горит.
И нам походу с тобой по пути.
И в самый темный, холодный миг
Мы ищем близких в толпе чужих.

Слим - Жар

***

Один

Аммон Джерро всегда считал свое Убежище неприступной крепостью. Охраняемая демонами и силой крови, она служила ему местом, где твои слова и мысли никогда не будут услышанными.
В этих стенах заключалась его сила. Он черпал ее, погружая руки в бесконечный источник энергии, и воздух дрожал от напряжения, когда Джерро принимался колдовать.
Убежище — дом и сильнейшее оружие. Аммон Джерро знал это, как никто другой.
Так же, как знал о том, что кровь — не менее могущественная сила. Кровь — не просто красная соленая вода в жилах любого существа — это залог величия. Это прошлое и будущее.
Убежище Джерро было построено на крови, и кровь его и разрушила.
Он понял это, ощутив слабость и сильную тошноту. Заклинание, тянувшееся от кончиков пальцев, сорвалось, словно кем-то обрезанная нить, щелкнув в тишине, как удар хлыста.
Джерро слышал, как исчезают Круги Призыва, как хлопают крыльями освобожденные демоны, и шептал — этого не может быть!
Никто не может разрушить чары, напоенные его собственной кровью. Никто и никогда! Только сам Аммон Джерро и его потомки...
И его потомки.
Когда Аммон понял это, было слишком поздно что-то менять.
Тело девочки, Шандры, уже остывало на каменных плитах. Перед смертью она упала, нелепо раскинув порезанные от кисти до локтей руки, и напоминала куклу, которую шальной ребенок в ярости выбросил, как ненужный хлам. В светлых глазах застыло удивление и немая мольба.
Аммону казалось, что весь мир сузился до капель крови на смуглых руках Шандры, до алых, грустных глаз Мефазма и беспомощных криков чужаков, столпившихся над телом погибшей крестьянки.
«Это всего лишь еще одна смерть, но почему, почему мне так холодно?»
Убежище содрогнулось. Теперь, когда чары были разрушены, ничто не держало стены, ничто не подкрепляло силы Джерро.
- Она не может быть мертва! - рявкнула Носительница Осколка, поддерживая голову Шандры и касаясь руками пыльных волос. - Сделай что-нибудь!
Аммон поднял глаза. Потолок Убежища опасно затрещал, на стенах расцветали трещины.
- Она мертва. И мы тоже будем мертвы, если не уйдем отсюда.
В светлых глазах дроу — ненависть и злоба. Аммона это не впечатлило.
Ее ненависть не сделает ему больнее, чем смерть девочки Джерро.
- Ты убил ее!
- Ты сама убила ее, приведя сюда, - огрызнулся Джерро.
«Наверное, ей стоило понять, какова будет цена этого безрассудства».

***

Два

Аммон Джерро никогда не любил других людей. Они вечно вмешивались и лезли в его дела, мельтешили перед глазами, заставляли привязываться, заставляли любить и любили сами. Джерро считал это слабостью. Поэтому он так ценил уединение своего Убежища. Пусть оно и было наполнено демонами и дьяволами. Это была его крепость. Его стена от внешнего мира, через которую никто не мог проникнуть.
Теперь все изменилось. Вокруг Аммона снова кружились и шумели люди, словно яркий цветной карнавал. День и ночь стучали молоты, строилась заново Крепость-на-Перекрестке, ссорились рабочие, выли собаки. От этого шума у Джерро раскалывалась голова, а и без того нелегкий нрав стал и вовсе невыносимым.
Но даже день и его тяготы были ничем по сравнению с ночной темнотой и кошмарами, которые она приносила на своих крыльях.
Каждую ночь Аммон ворочался в своей постели, не в силах заснуть. Перед глазами проносилась кровь, разлитая по каменным плитам Убежища, пустые круги призыва, и изломанное, обожженное тело девочки по имени Шандра — девочки, которая была его внучкой. Кровь от крови, плоть от плоти, та частичка, которая должна была существовать еще долгие годы.
Когда Джерро наконец смыкал веки, видения становились из пугающих чудовищными. Шандра смеялась разодранным ртом, харкала кровью и тянула к нему черные пальцы, что-то хрипела, охваченная пламенем, а за ее спиной тянулись длинные черные тени.
«Что ты чувствуешь, старик? - шептала Шандра. - Каково теперь тебе?»
Так прошло несколько ночей.
Джерро проснулся, липкий от пота, и сжал дрожащие руки в кулаки. Его подташнивало. Осознание этого привело Аммона в бешенство. Он, человек, который отбросил Короля Теней у Западной Гавани — и боится ночных кошмаров! Это была слабость, а Джерро ненавидел слабость. Ни в себе, ни в ком либо другом.
Он вышел из своей комнаты, чувствуя гуляющий по каменным коридорам ветер. Шаги Джерро отдавались гулким эхом.
Холодные, незнакомые стены. Плохая Крепость. Джерро чувствовал что-то нехорошее в самих камнях. Эхо старой битвы. Отпечаток, который не сотрется временем.
«Становишься параноиком, Джерро?»
- Интересно, гуляние по ночам — это в самом деле так увлекательно?
Голос был тихим, хриплым ото сна. Джерро закатил глаза и обернулся.
- Не твое дело.
Фарлонг сузила глаза и обняла себя руками. На ней была теплая туника и бесформенные штаны — судя по всему то, что первое попалось под руку. Белые волосы спутанной гривой обнимали плечи. Лицо выглядело осунувшимся и почему-то — неприятным.
- Знаешь, твоя ходьба под дверью мешает спать, - раздраженно сообщила Фарлонг. - Чего, не спится?
Джерро стиснул зубы. Какое ей дело?
- Не спится, - ответил он мрачно. - Тебе от этого лучше или хуже?
- Все равно, - пожала плечами Фарлонг.
Аммон подавил волну раздражения.
- Тогда зачем ты спрашиваешь?
- Из вежливости. Есть такое понятие — вежливость. Не слышал?
Аммон одарил девушку злым взглядом. Девушка едва заметно поежилась и отвела взгляд — рядом с Аммоном Джерро вся ее уверенность в себе испарялась, словно ее никогда и не было, и Фарлонг чувствовала себя маленькой девочкой. Это раздражало.
Взгляд Джерро возвращал Фарлонг в те далекие времена, когда Дэйгун отчитывал ее за плохое поведение. Даже не отчитывал. Нет. Он никогда не ругался, не кричал и не поднимал на нее руку. Он только смотрел. Под этим взглядом Фарлонг заливалась слезами и мечтала о том, чтобы оказаться за тысячи миль от него, думала о том, что лучше бы отец ее ударил.
Такой же взгляд был и у Аммона Джерро. Слишком красноречивый. Слишком сильный.
- С поучениями закончено? - осведомился Джерро.
Фарлонг посмотрела на него холодным взглядом.
- Вполне.
«Перестань так на меня смотреть!»
Фарлонг показалось, что тонкие губы Аммона тронула улыбка. Слабая, язвительная — но улыбка.
«Старик что, еще и улыбаться умеет?»
Фарлонг нервно переступила с ноги на ногу, растеряв свою уверенность. Аммон с некоторым снисхождением следил, как она поправляет на плечах тонкий лен туники, поправляет спутанные волосы, упрямо спадающие на широкий лоб.
Девочка. Не воин. Слабая. Удивительно, что она столь многого достигла. Может быть, умная. Кажется, наблюдательная. Хорошие качества. Могут помочь выжить. Но не всегда.
В ее глазах Джерро снова увидел неприкрытую злобу.
«Ну конечно же. Опять заведет песенку «Ты убил Шандру!» Похоже, она меня на дух переносит».
Это его совсем не трогало.
- Иди спать, - спокойно произнес он, отвернувшись. - Тебе еще работать надо. Ну, знаешь, мир спасать и все такое.
Раздался тихий смешок.
- Ну, кому-то же надо.
Аммон Джерро оглянулся через плечо.
- Пока ты и твоя команда не вторглись в мое Убежище, с этим прекрасно справлялся и я.
- Ты даже Шандру не смог спасти, - последовал ответ. - Боюсь, Невервинтер ты тоже погубишь.
«Идиотка»

***

Три

Фарлонг, быть может, была немного наивна, но уж точно не глупа. Так решил Джерро, проведя рядом с ней больше месяца.
Она больше ни словом не упоминала о Шандре. Укрепляла стены. Собирала армию. Искала новых союзников. Казалось, что все ей дается легко, и лишь вечерами, когда она приказывала стражникам закрыть ворота крепости, Джерро видел, как нелегко дается ей эта работа. Глаза становились красными, руки мелко дрожали, а плечи опускались, словно на них давила непосильная ноша.
Она слишком молода, чтобы вести войну, слишком неопытна и слаба. Но никогда в этом не признается — ни себе, ни другим.
Это вызывало что-то вроде уважения.
Слабая толика уважения укрепилась еще больше, когда Фарлонг пришла за советами к Джерро.
- Что это? - осведомился Аммон, увидев стопку писем и бумаг на руках у капитана.
- Прошения, уведомления, письма, - отозвалась она, положив бумаги на стол. - Сама я их не разберу.
Джерро изогнул бровь.
- А я тут при чем?
Фарлонг устало вздохнула и убрала белую прядь, упавшую на лоб.
- Я ничерта не смыслю во всех этих словах, - призналась она нехотя. - Я подумала, что ты можешь помочь.
«Я пришел лишь ради того, чтобы уничтожить Короля Теней, а не разбирать твои бумажки!» - хотелось сказать Аммону, но он промолчал. Сейчас было не время спорить. Они должны стать союзниками. Должны быть уверены друг в друге.
Фарлонг стала приходить каждую ночь, и до рассвета она и Джерро сидели за столом, вчитываясь в сухие, витеватые слова. Глаза у Фарлонг под конец казались больными, и она беспрестанно терла их руками, словно в них попал песок. Джерро тоже приходилось нелегко, но ни он, ни она никогда не жаловались.
- Может, тебе стоит отдохнуть? - поинтересовался Джерро на третью ночь, когда Фарлонг начала зевать так, что едва не вывихнула себе челюсть.
Дроу мрачно нахмурилась.
- Бумаг еще много.
- И меньше их не станет, - рассудительно заметил Джерро. - Иди.
Фарлонг подняла на него глаза.
- А ты?
- Я еще посижу. Я не устал.
Фарлонг подозрительно сощурилась и заколебалась.
- Иди, - поторопил ее Джерро. - От того, что ты загонишь себя до полусмерти, лучше не станет.
Дроу какое-то время молчала. Потом она неожиданно улыбнулась — ярко и открыто.
- Спасибо.
Джерро помедлил, прежде чем улыбнуться в ответ — сухо и скупо.
- Не за что.
Когда дверь за Фарлонг со скрипом закрылась, Аммон провел рукой по черепу и потянулся к следующему письму.
Он должен стать нужным. И, кажется, ему это удавалось.

***

Четыре

В комнате Фарлонг было тепло и чисто. Создавалось впечатление, что здесь живет не женщина, а старая, помешанная на порядке старушка. Нигде не валялась одежда и украшения, не было даже неизменных флакончиков и баночек с ароматными маслами и притираниями, которые, несомненно, любят женщины.
- Зачем ты меня сюда позвала? - недоуменно спросил Джерро, наблюдая, как Фарлонг копается в ящиках стола.
Та немного помедлила.
- У меня есть для тебя подарок?
- Подарок?
Скажи Фарлонг, что она — дочка лорда Нашера — Аммон так не удивился бы. Слишком абсурдно прозвучали ее слова, слишком странно и просто смешно.
- Мне ничего не нужно, - резко сказал Джерро.
Фарлонг устало вздохнула.
- Ты можешь быть хоть немного приветливее? - попросила она с некоторым раздражением.
- Не всегда, - мрачно ответил Аммон.
- Хотя бы попытайся. Это не сложно.
«Зануда».
Дроу отвернулась, продолжив рыться в ящиках.
- О, нашла! - возвестила она, держа в руках желтоватый пергаментный лист. Помявшись и переступив с ноги на ногу, словно засомневавшись, правильно ли она поступает, женщина протянула его Аммону.
- Я подумала, что тебе понравится, - сказала она.
Аммон опустил взгляд на протянутый листок и поджал губы.
Рисунок. Нет, портрет, очень красивый, выполненный аккуратно и с душой. С листка пергамента Аммону несколько удивленно улыбалась Шандра, смуглая, с волосами цвета спелой пшеницы. Художник изобразил на ее шее бирюзовую подвеску, подчеркнул нежность губ и яркость глаз. Лицо Шандры выражало безмятежность, глаза напоминали чистые озера.
- Нравится? - нервно спросила Фарлонг.
Аммон и сам не знал. Ему хотелось швырнуть портрет внучки в камин, чтобы избавиться от удивительно-живого взгляда и нежной улыбки. Хотелось спрятать потрет у себя. Хотелось... всего.
- Зачем ты мне его даришь? - спросил он, когда молчание стало казаться невежливым.
Фарлонг нервно поджала губы.
- Мне показалось, что тебе захочется... чтобы у тебя осталось что-то, принадлежавшее Шандре. Ты ее совсем не знал, и я подумала, что тебе будет приятно... напоминание о том, что от нее что-то осталось.
- Чтобы меня угрызения совести замучали? - спросил Аммон резче, чем ему того хотелось.
Фарлонг подобралась, глаза ее снова стали злыми.
- Нет. - Она протянула руку. - Слушай, если тебе не нравится, я заберу. Дурацкая была идея.
Джерро отвел ее руку.
- Не надо.
Дроу нахмурилась.
- Что — «не надо»?
- Мне нравится, - произнес Аммон медленно. - Правда. Спасибо.
Фарлонг недоверчиво посмотрела на него.
- Правда?
- Правда, - кивнул Джерро, еще раз взглянув на портрет. - Я очень тебе признателен.
Фарлонг ему не поверила.

***

Пять

Фарлонг всегда считала себя рассудительной и хладнокровной. Она никогда никого не любила — ни в Западной Гавани, ни в Невервинтере.
И, похоже, уже смирилась с мыслью, что она просто не предназначена для «больших и светлых чувств».
Аммон Джерро внушал ей странное чувство. Чувство опасности, непостоянности. Рядом с ним она всегда чувствовала себя слабой и беспомощной. Это было правдой. Стоило Аммону того пожелать, и она давно бы превратилась в кучку пепла. Не успел бы помочь даже Касавир и Сэнд. Когда рядом с тобой находится человек, обладающий подобной силой, поневоле будешь чувствовать себя ничтожеством.
Это чувство раздражало. Фарлонг всегда и во всем привыкла быть сильной. Чтобы побеждать, нужно быть сильной. Чтобы вести за собой людей — нужно прятать свою слабость.
Это выглядело очень просто — до появления Аммона Джерро.
Если других Фарлонг была способна обмануть, то Джерро — никогда. Он видел ее насквозь. Его было невозможно обмануть.
Невозможно, как всегда было невозможно обмануть Дэйгуна.
Когда Аммон был рядом, у Фарлонг создавалось ощущение, что из нее вытягивают душу и держат на ладони, рассматривая с ленивым интересом и прикидывая, что с ней можно делать. И ничего нельзя скрыть под этим взглядом.
Ни мыслей, ни чувств, ни, что самое важное — желаний.
Фарлонг стыдно от того, что Джерро, возможно, догадывается о том, что она думает о нем, как представляет себе в ночной темноте его сурово сжатые губы и на свой лад красивое, мрачное лицо, глаза, горящие адскими кострами и сияющую вязь татуировки на гладко выбритом черепе.
Фарлонг стыдно от того, что она подневольно желает мужчину в десятки раз старшее ее самой.
Фарлонг стыдно от того, что она ничего не может с собой поделать.
А когда она, решившись, коснулась губами рта Джерро, как мечтала сделать долгие ночи назад, Джерро даже не удивился. Просто ответил на поцелуй, витая где-то далеко. Словно бы не здесь.
Фарлонг в раздражении прикусила его нижнюю губу. Аммон едва заметно вздрогнул.
«Вот так-то».
Женщина обняла его руками, поудобнее устроившись на коленях чернокнижника, обтянутых тканью мантии. Губы у Джерро были сухие, рыжая бородка щекотала кожу. Руки Джерро лениво заскользили по спине Носительницы Осколка, вычерчивая узоры. Бесстрастно. Но бережно.
После, на холодных простынях, нежности в Джерро не прибавилось.
Просто было горячо, резко и порывисто. Фарлонг касалась пальцами его груди, скользила по животу и ниже, обнимала своими ногами его ноги и заглядывала в глаза в надежде увидеть в их пламенной глубине отголосок собственно страсти, ведь не может же пламя оставаться холодным?
Но глаза Джерро не выражали ничего. Как и всегда.
И лишь в конце, когда Фарлонг глухо застонала, проведя ногтями по широкой спине Джерро, он прошептал чужое имя.
Когда все закончилось, Фарлонг лежала, чувствуя, как Аммон в янтарных лучах заката рассеяно гладит ее сведенные судорогой плечи — скорее механически, чем испытывая какие-то чувства.
- Иди к себе, - сказала она, поежившись.
Рука Джерро остановилась.
Чернокнижник обернулся у двери — полностью одетый, и, кажется, раздраженный.
- Этого не должно больше повториться, - заметил он.
Фарлонг приподнялась на локте — пряди белых волос скользнули по щекам.
- Я и не собиралась.
Когда за Джерро закрылась дверь, Фарлонг поняла.
Даже самое жаркое пламя может быть холодным.

@темы: Фанфикшн, Neverwinter Night II, Мое-мое-мое, все мое! Этот мир мой, вы слышите? МОЙ!!!, Мысли параноидальные, Карлсберг, который живет под крышкой., Мое творчество

---

Когда мир заебет по самое не могу, нет ничего лучше включить себе наушники и найти музыку потяжелее.


Скачать бесплатно Draconian - Through Infectious Water (A Sickness Elegy) на Muzebra.com.

Да, год назад я с этой песни просто оргазмировала, сейчас перерывала аудио вконтакте - наткнулась, и на меня накатила ностальжи.

@темы: Мысли параноидальные, Карлсберг, который живет под крышкой., Улыбаемся и машем топором!

---

И да, напомните мне, чтобы я больше - никогда.
По крайней мере - до осени - точно.

@темы: Фанфикшн, Dragon Age, Игры

---

*ползает в уголке счастья и разбрасывает по полу фантики и розовые бумажки*

Ребенку подарили арт! Ребенок рыдает от радости и хихикает, молотя ручками-ножками, у ребенка прилив эндорфинов, и вообще люблю весь мир, всех людей, и милую Лакс!
Мне тут от нее вот такое счастье привалило:

Ilir by ~Laxlin on deviantART

Моя девочка! Юная, чистая, свежая девочка, в глазах которой - нежность и светлая радость, и никаких забот!
Эта девочка еще не видела нападения на Западную Гавань, не находила осколка в руинах Мерделэйн, не встречала Келгара и Нишку.
Она еще ребенок, но зато какой! Какой ребенок!
А волосы ее я просто облюбовала и не могу оторваться!
Лакс, спасибо тебе, о прекрасная дева!

@темы: Моя прелессссть!, Neverwinter Night II, Я тронута. С детства, Мое-мое-мое, все мое! Этот мир мой, вы слышите? МОЙ!!!, Щенячий визг, "Цена Амбиций"

---

Спизжено от  gerty_me:

Каст для греческой мифологии.
Полезла гуглить предыдущий пост, чтобы узнать, кто сборщик, ой, чего я еще нашлаааааа! Это просто охрененно. Слов нет, только вопли восторга. По клику полноразмер и ху из ху.

Benedict Cumberbatch as Morpheus

Imogen Poots as Artemis

Tom Hiddleston as Apollo

Eddie Redmayne as Eros

Ben Whishaw as Dionysus

Eva Green as Medusa

Andrew-Lee Potts as Pan

Lena Headey as Demeter

Mark Strong as Hypnos

Jaimie Alexander as Athena

Michael Fassbender as Ares

Daniel Craig as Zeus

Olivia Wilde as Amphitrite

Gary Oldman as Kronos

Richard Armitage as Hades


Открываются по клику

Все отсюда.

И ещё!

Шарлиз Терон - Амфитрита

Ричард Армитидж - Аид

Ричард Армитидж - Аид

Эмми Россум - Персефона

Эмми Россум - Персефона

Кейт Бланшетт - Деметра

Кейт Бланшетт - Деметра

Лена Хиди - Гера

Марион Котийяр - Немезида

Кира Найтли - Артемида

Кира Найтли - Артемида

Джейсон Момоа - Арес

Джейсон Момоа - Арес

Джуд Лоу - Аполлон

Джуд Лоу - Аполлон

Майкл Фассбендер - Icelus (предположительно - Фобетор)

Майкл Фассбендер - Icelus

Рона Митра - Афина

Мадс Миккельнес - Гипнос

@темы: Моя прелессссть!, Подборка, Настрогай на окружающих, Я тронута. С детства

---

А по этому тесту я унылое чмо.
Но иногда - да, иногда верно.

Депрессивная позиция Я- Ты+

Эта жизненная позиция доминирует у людей, которых в их жизненном опыте отвергли и не признали близкие люди. Этот человек начинает задумываться о том, что с ним что-то не так. Он страдает от скрытого от окружающих чувства неполноценности, неуверенности в собственных силах, самоотвержения. Неуверенность в себе рождает страх перед неуспехом, который реально провоцирует неудачу. Этот человек внутренне стремится к переживанию ситуаций неуспеха, ожидает неудачу в своих начинаниях. Важным для него есть общественное мнение, он к нему прислушивается и на его основе делает вывод, что не соответствует ожиданиям людей, которые его окружают. Этот человек не любит проявлять инициативу, он склонен к тому, чтобы ожидать изменения, а не творить их. Тяжелым для него есть принятие решений. Человек с такой жизненной позицией склонен к депрессии, унынию. Избегает нового, предпочитает старое, по сути своей есть консерватором. Любит пребывать лишь в круге хорошо знакомых людей, потому что чувствует себя в нем безопасно. Действие: уход. Базовая мысль: Моя жизнь немногого стоит.

Пройти тест

@темы: флэшмобы, Тесты

---

Все побежали, да.

Ваш архетип - Друг

Ценности:доброта, мораль, этичность. Потребности:чувство локтя", душевность и искренность. Мотивация: принадлежность, взаимоотношения, забота. Проявление архетипа: Домашний и не претензионный человек. Для него важны дружба, взаимоуважение, умение держать обещания. Сентиментален. Заботится о своих друзьях и близких. Стиль управления: семейный. Большое внимание уделяется взаимоотношениям. Предположительная ориентация деятельности: управление мотивацией, обучение, корпоративные мероприятия. Лучшее проявление: верный, заботливый друг. Худшее: морализаторство, субъективизм. Символ: Женщина-мать. Воплощение: Гефест. Стихия: Воздух.

Пройти тест

@темы: флэшмобы, Тесты

---

ГАНН! ГАННАЕВ! ГААААААН! *пляска дикаря*

Свалила я из школы сегодня бегом на почту - ибо мне пришло заказное письмецо от дорогой  Irrisor Immortalis. Получив вожделенный конверт, я побежала обратно - распечатывать.
И залилась радостными воплями, узрев чудо - на меня смотрел прекрасный как рассвет Ганн! *валяется в экстазе*
Окружающие долго не вдупляли, чему я так радуюсь. Следующие полчаса я посвятила тому, что бегала с рисунком по всей школе, тыча каждому встречному знакомому им в нос с воплем "СМОТРИ! ОН ПРЕКРАСЕН! ЭТО МНЕ ПРИСЛАЛИ!", после чего, хохоча, убегала дальше, а потом плюнула и ушла домой, чтобы вешать подарок на стеночку.

Узрите прекрасное!
Грэй, огромное спасибо тебе! Я тут с ума схожу и испытываю передоз кавая!
Ганн тут такой... Ганн, одинокий, задумчивый, в окружении духов, а позади - лес, как символ душевного одиночества. Гання, не грусти, мы любим тебя!

@темы: Моя прелессссть!, Neverwinter Night II, Мое-мое-мое, все мое! Этот мир мой, вы слышите? МОЙ!!!, Щенячий визг

---

Подарок от Смайлики - Джейлис Амелл

*в этом посту нужно припасть к ногам Смайлики и поцеловать их, ибо это... это... в общем это прекрасно! Не существует слов, чтобы описать то, что я вижу перед собой*

Многие помнят, что я тут оставляла рекламу о том, что небезызвестная Смайлика открывает прием заявок для русичей. Поломавшись немного, я решилась и заказала себе свою ГГ из ДА (кстати не понимаю, какого хрена я не попросила по Неверу, ну да ладно). И вот сегодня мне пришла работа.
И у меня наступили припадки оргазмических стонов, воплей и всяческих прелестей.

*разрыдалась от счастья и пошла вешать на стеночку подарочек*

@темы: Моя прелессссть!, Мое-мое-мое, все мое! Этот мир мой, вы слышите? МОЙ!!!, Щенячий визг, Dragon Age

---

Умилиться можно здесь.

@темы: Я тронута. С детства, "И уносят меня, и уносят меня в цветную звенящую хрень три белых коня, два красных слона, пингвин, бегемот и олень"., Тумбочки и табуретки, Дурка, дурка, дурка, забери меня придурка, Ванильное бешенство