Open you mind. Follow your dream.
Автор: Батори
Фэндом: Neverwinter Nights II
Рейтинг: R
Персонажи/Пейринг: Дэйгун/фем!Гг
Посвящение: Vorhonet, Betrayed and Betrayer.
Примечание: Это все Воронет и Лакс виноваты. За вынесенный мозг и неприятие пейринга ответственности не несу.
А, ну и еще. Много букавок.
Скачать бесплатно Valentin Boomes - Memoria на Muzebra.com.
Скачать бесплатно Valentin Boomes - Memoria на Muzebra.com.
Скачать бесплатно Vladimir Sterzer - Cold Sun на Muzebra.com.
Искушение
Ей два года.
Шазу всегда была тихим ребенком, сколько ее помнил Дэйгун. При рождении она не кричала, после — тоже. А еще она никогда не улыбалась и не плакала. Даже когда умерла ее мать. Даже когда серебряный осколок пронзил ее грудь и застрял возле сердца.
Дэйгуну всегда казалось, что девочка находится где-то далеко, словно бы не здесь. Он встречал такое у совсем взрослых людей — но для ребенка это было ненормально.
Ретта Старлинг говорила, что девочка не жилец. «Она или смертельно больна, или слабоумна», - утверждала женщина. Лекари говорили о том же.
Дэйгуну было все равно. Шазу — дочь Эсмерэль, а значит, он сделает все, чтобы она жила.
От ранения девочка отошла на удивление быстро. И даже после она никогда не кричала и не плакала — лишь тихо хныкала, когда была голодна или замерзала.
Шазу была худенькой, бледной и тихой. Она неохотно принимала заботу о себе, предпочитая ласкам бесцельное ползанье по дому и сворачивание по пути ведер и кувшинов. Иногда она резалась и ушибалась, но никогда не жаловалась. А еще она почти не разговаривала.
Дэйгун растил ее так, как если бы у него была родная дочь. Он покупал для нее одежду и кормил, вырезал из дерева игрушки и стирал ночные рубашки, зажигал жаровню в комнате Шазу, чтобы она не замерзла и не простыла холодными, влажными ночами. В общем, делал все, что делают отцы.
Вот только отцом ребенка он себя никогда не чувствовал. У него создавалось ощущение, что если бы он этого не делал, Шазу даже не обратила бы внимания.
Странный ребенок. Эсмерэль никогда не была такой.
Дэйгун учил Шазу говорить. Девочка легко схватывала на лету и все понимала, но не любила говорить. Предпочитала слушать и смотреть, серьезно вглядываясь в лицо Дэйгуна темными, как чернослив, глазами. Недетский взгляд. Слишком пристальный, слишком понимающий для ребенка, который едва-едва научился ходить.
Ей девять лет.
Шазу все больше становилась похожа на мать — бледная, почти белая кожа, придававшая лицу нездоровый оттенок, черные, влажные глаза, впалые щеки, вся донельзя худая, словно ее никогда не кормили, хрупкая и ломкая, и все же несгибаемая. С возрастом в ней проявлялось материнское упрямство и убийственная честность. Она могла сказать то, что думала, везде и всегда. Тармасу она говорила, что он неприятный. Ретте — что она шумная, и пахнет от нее собаками.
А вот жизнелюбие и оптимизм Эсмерэль она не унаследовала. В ней не было той живости, яркой, как пламя, не было веселости и легкого, доброго нрава матери.
Девочка больше напоминала диковатого зверька, в ней не было непосредственности и радости, присущей детям ее возраста. Когда ее сверстники играли на улицах и в полях, Шазу закрывалась в комнате и читала. Или рисовала. Или занималась чем-нибудь еще. Дэйгун знал, что втайне девочке хотелось бы, чтобы ее позвали, но дети не спешили заводить с ней дружбу. Ничего удивительного — кому хочется дружить с девочкой, которая или молчит, или говорит до неприятия честные вещи, которые дети не любят слышать.
В свои девять лет Шазу была совсем одинока, и Дэйгун считал, что в этом есть и его вина.
Чтобы исправить это, Дэйгун познакомил дочь с Эми.
Эми Ферн была воспитанницей волшебника Тармаса. Ее родители погибли в той же битве, что и мать Шазу. Круглую сироту, ее приютил Тармас — не пользующийся большой славой человек, чей вредный и сварливый нрав не снискал ему друзей. У него не было жены, детей, и родственников тоже не было. Только Эми.
Эми росла тихой, забитой, скромной девочкой. Так же, как и у Шазу, у нее не было друзей — им она предпочитала книги и волшебство. Всем миром для нее была библиотека и Тармас. А она была всем миром для самого Тармаса — хотя волшебник в свою очередь никогда в этом не признался бы.
Шазу нужна была подруга. И Эми, наверное, тоже. Не годиться детям расти отшельниками.
- Шазу, это Эми, - представил Дэйгун скромно опустившую глаза Эми.
Шазу слегка прищурилась, нервно убрала упавшую на лоб темную прядь.
- Вы подружитесь, - несколько неуверенно добавил Дэйгун.
Эми вспыхнула до корней волос. Шазу напротив, побледнела, но все же улыбнулась.
Эми, помедлив, улыбнулась в ответ.
Эми было девять лет. Тармас заменял для нее весь мир.
Эми, как и Шазу, плохо помнила свое детство. Очень смутно - ночь битвы, в которой погибли ее отец и мать. Воспоминание было грустным, пахло гарью и кровью, а еще оно было очень громким и ужасным.
Еще Эми помнила, как ее взял к себе Тармас. Она жила в его домике - теплом, уютном, но несколько неприбранном - в его доме не чувствовалось женской руки.
Потом были попытки подружиться с другими детьми в деревне. Но все это закончилось плохо. То ли из-за Тармаса, то ли из-за чего-то еще - с ней не стремились дружить.
Следом последовало несколько драк. Тычки, тумаки и царапины на коленях - все это отбило любое желание дружить.
Игры, беготня, ссоры и загадки - это был мир детей, в котором Эми не было места.
А теперь появилась Шазу. И все перевернулось с ног на голову.
Они вместе перебирали травы и сочиняли сказки, просиживали над книгами сутки, попеременно читая их вслух друг к другу, разводили во дворе костры, играли в "блинчики".
Осторожно, словно два зверька, они привыкали друг к другу, а когда привыкли — то стали неразлучны.
Сам Дэйгун считал что, возможно, Шазу вовсе не стоило так привязываться к кому бы то ни было. Так легче жить и не в пример легче терять.
Но этого хотела бы Эсмерэль.
Ей тринадцать лет.
- Натягивай сильнее, - подсказал Дэйгун. - Локоть выше и прямее. Голову подними. Вот так.
Шазу сжала лук ладонью. От тяжести оружия у нее дрожали руки, но она не жаловалась, молчала.
Дэйгуну не очень нравилась эта ее идея со стрельбой. Лук для нее был слишком тяжелый, и следопыт удивлялся, как она умудряется его поднимать. Но отказать Шазу он не мог. Хотя бы потому, что если бы не научил он - девочка попросила бы кого-нибудь другого. Несмотря на юный возраст, она научилась добиваться всего, чего хочет. При этом было бы чудом, если бы она произнесла больше, чем семь слов. Она просто озвучивала свою просьбу и смотрела, ожидая ответа. Людей это нервировало. Дэйгуна - тоже.
Шазу так и не утратила своей устрашающей худобы, и в тринадцать выглядела как восьмилетняя. Ребра торчат, щеки впавшие - хотя ест Шазу за двоих и еще на ночь тайком таскает пироги. Куда все только девается - непонятно?
У ее сверстниц уже начала появляться грудь и округляться бедра, в них проклевывалась женственность и грация. Шазу же как была похожа на мальчика, так и осталась.
- На выстреле - выдыхай, - сказал Дэйгун.
Шазу кивнула и прищурилась. Тетива застонала под ее пальцами.
Стрела попала в цель. Любой другой ребенок сейчас завизжал бы от радости и побежал хвастаться, а Шазу лишь хмуро улыбнулась. Некрасивой улыбкой. По-другому она не умела.
- Молодец, - похвалил ее Дэйгун. - Очень хорошо.
Шазу подняла на него взгляд. Спокойный и чистый.
- Спасибо.
Ее слова прозвучали отстраненно, но Дэйгун догадался, что ей приятно. Хотя бы по порозовевшим скулам и ушам.
- Буду тренировать тебя каждый день, пока рука не привыкнет к тяжести лука.
- А охотиться я смогу?
Дэйгун помедлил.
- В свое время. Сейчас - нет.
Шазу кивнула и положила лук на землю. Вытерла руки о мешковатые штаны, перетянутые на талии ремешком. Не будь его - штаны бы не держались на худеньких бедрах и плоском животе.
Девочка посмотрела на отца долгим взглядом, затем приоткрыла рот. Снова закрыла.
- В чем дело?
Шазу кашлянула.
- Эми и Бивил зовут меня сегодня к реке.
Дэйгун приподнял бровь.
- Ты подружилась с Бивилом Старлингом?
- Эми познакомила.
- И как?
Девочка пожала плечами.
- Никак. Он не похож на Эми.
Для Шазу это было нормальное объяснение. Как и всегда.
- Можете идти к реке, - кивнул Дэйгун. - Когда я тебе что-то запрещал?
- Никогда. - Шазу улыбнулась - легко и быстро, как никогда не делала прежде. - Спасибо.
У реки было людно и шумно — молодежь ловила последние теплые дни. Кто-то купался, кто-то разжигал костры. Девушки плели венки и бросали их в воду. Парни громко смеялись, поигрывая мускулами.
Шазу, Эми и Бивил сидели недалеко, щурясь на закат. Шазу лениво перебирала струны новехонькой лютни. Казалось, что длинные, белые пальцы только и предназначены для того, чтобы играть.
Музыку она придумывала сама. Иногда сочиняла песни. Изредка даже пела. Но не для всех. Лишь для Эми и Бивила, потому что внимания других людей она стеснялась. И попросту не любила.
- Ты должна быть бардом! - уверено твердила Эми. - Такой талант не должен пропадать зря.
Шазу лишь пожала плечами. Она не считала себя талантливой. Ей просто нравилось то ощущение, когда под пальцами рождалась музыка, а в голове — слова. Легко и без надрыва, словно всегда этого ждали.
- Барды никому не нужны, - ответила она медленно. - Миру нужны воины, паладины и волшебники.
- Но музыку они не рождают, - уверенно парировала Эми.
- Дэйгун говорит, что пение не спасет жизнь.
- От чего спасать-то? - решительно бросил Бивил. - Войны нет, в Невервинтере мир.
Шазу дернула пальцем струну и промолчала.
- К тому же барды — не только певцы, - добавила Эми. - Своими песнями они могут вдохнуть силы или лишить их. Это своего рода колдовство.
- Песни — всего лишь слова, - отмахнулась Шазу. - А музыка — звуки. В них нет ничего.
- Ты так думаешь? - Эми провела рукой по темным, коротко стриженным волосам Шазу. - В словах и музыке заключена великая сила.
- Ты это в книжке прочитала? - улыбнулась Шазу.
Эми густо покраснела.
- Да.
Бивил рассмеялся. Шазу тоже.
Шазу вернулась домой к полуночи. Дэйгун не спал — он ворошил угли в догорающем камине и мрачно хмурился. Между бровей пролегла глубокая складка.
Шазу поставила в угол свою лютню, нарочито-громко стуча ботинками по деревянному полу. Следопыт прищурился, оглянувшись. Увидев ее лицо, он кашлянул.
- Что это с тобой?
Лицо девочки было раскрашено красками, среди которых преобладали темные цвета. Чернота — на веках и под бровями, красные полосы на лбу, синее пятно — между глаз. Волосы были растрепанны, щеки лихорадочно горели.
- Мы играли в эльфийских охотников, - поделилась Шазу. - Правда красиво? Эми нарисовала.
Дэйгун вздохнул.
- Красиво. А с кем вы играли?
Шазу выпятила подбородок. «Совсем как Эсмерэль».
- С деревенскими.
«Что-то новенькое».
- Ты играла с местными?
- Ну да. - Шазу провела пальцем по черноте на глазах и уставилась на перемазанный ноготь. - Они смешные. Глупые, но смешные. Они попросили меня спеть.
Дэйгун поднялся.
- Ты пела?
Шазу промолчала.
Дэйгун был немного удивлен. Обычно Шазу не пела ни для кого, кроме Эми и Бивила. Даже для Дэйгуна она ни разу не спела. Отчасти он был этому рад. Шазу такой человек, которого нужно поддерживать и хвалить, чтобы он не замкнулся в себе, а Дэйгун никогда не умел ни того, ни другого.
Голос у Шазу был красивый, но пела она неуверенно и робко, словно боялась, что ее кто-нибудь услышит. Играла неважно, но с душой. Эсмерэль была другой. Она не боялась зрителей, она уходила в свою работу с головой.
- Я рад, что все прошло хорошо, - нарушил тишину Дэйгун. - Уже поздно. Иди спать. И смой с себя эту раскраску. Наволочку запачкаешь.
Шазу кивнула и, кажется, улыбнулась.
Ей девятнадцать лет.
«История отношений Дэйгуна и Эсмерэль была из тех, которые после воспевают барды, когда речь заходит о горькой, безответной любви. Обычно эти песни заканчиваются тем, что один из героев умирает от сердечных мук, пронзив себе сердце кинжалом. Или утопившись. Или совершив что-нибудь в том же духе, чтобы дать понять всему миру, как он несчастен.
Обычно эти песни исполняют тогда, когда слушатели уже откровенно пьяны, и не сочтут зазорным разрыдаться, сочувствуя разбитым сердцам героев баллады. Женщины обычно плачут, сморкаясь в кружевные платки, а мужчины, сдавленно ругаясь, снова начинают пить.
«Ах, эта безответная любовь! - вздыхают особо тронутые дамы. - Сердце несчастного будет так болеть!»
Сердце Дэйгуна не болело и даже не обливалось кровью. Оно билось медленно и как-то заторможено, когда Эсмерэль в один прекрасный день собрала вещи и ушла, оставив его одного. И совсем окаменело, когда она появилась снова — в Западной Гавани, через много лет, округлившаяся и на сносях. От другого мужчины.
У них не было разговоров на тему «Я поступила так, потому что...». Не было обвиняющих взглядов и напряженного молчания.
Отчасти потому, что им не хотелось впутывать в это Шайлу.
А еще потому, что в этом не было смысла.
«Да, я беременна от другого человека», - могла сказать Эсмерэль.
«А я женился на Шайле, чтобы оставить все в прошлом», - мог бы ответить на это Дэйгун.
Слова эти ни к чему бы не привели. Поэтому они так и не прозвучали.
Иногда, по ночам, не в силах заснуть, Дэйгун лениво прикидывал — а могло ли у них что-то получиться?
Эсмерэль — это ветер и изменчивость, сегодня она здесь, с тобой, а завтра убежит, почувствовав, что привязывается. Привязываться и любить она не умела. Или пыталась это показать. А может, попросту боялась.
Дэйгун — постоянность и некоторая статичность. Он не любил перемен в жизни. Он любил быть уверенным в завтрашнем дне, любил знать, что завтра утром он пойдет на охоту, а вечером обязательно вернется.
И ему хотелось бы, чтобы дома его кто-то ждал.
Относительно Эсмерэль в этом нельзя было быть уверенным. Другое дело — Шайла. Тихая, нетребовательная, спокойная, как вода. В ней не было страстного огня и хаотичных перемен, как в Эсмерэль. Она не причиняла страданий, а помогала забыть о них. Она не требовала, а отдавала.
Даже если бы не было Шайлы — с Эсмерэль ничего бы не вышло. Ей не нужна тихая, спокойная жизнь на отшибе, в маленькой деревушке на границе Топей Мертвецов.
Дэйгун всегда это понимал. Но сожаление и мечты о том, что «если бы...» - не желали исчезать.
Но он отгонял эти мысли. У него есть Шайла — его женщина, человек, с которым он проживет отпущенное ему время. Так правильно. Так нужно.
А у Эсмерэль — у нее своя дорога.
Шазу опять куда-то собиралась. В последнее время она почти не ночевала дома. Уходила на закате одного дня, и не возвращалась сутки, а может и больше. Возвращалась она всегда усталая, но откровенно счастливая, пахнущая пылью, болотами и дорогой.
«Знаешь, Дэйгун, я встретила на дороге странствующих бардов! Они научили меня нескольким новым песням».
«А руины в Топях жуткие. От них так и тянет холодом».
«Животных стало очень мало. Это странно. Обычно в лесу всегда сталкиваешься то с лисицей, то с кабаном. А теперь там тихо и жутко».
- Опять пойдешь в болота?
Шазу обернулась. Пряди черных волос скользнули по подбородку.
- Нет. Всего лишь в гости к Бивилу. Эми ждет меня на мосту. Мы пойдем на праздник Жатвы.
Дэйгун промолчал, наблюдая за тем, как прихорашивается его дочь.
Хотя «прихорашивается» - слишком громкое слово.
Шазу обычно просто убирала волосы за уши, открывая широкий, бледный лоб и прямые, вразлет, брови. Лицо было каким-то скорбным и несколько угрюмым. На таком лице не хватало улыбки, но Шазу за девятнадцать лет так и не научилась красиво улыбаться.
«Ничего удивительного, - твердила Ретта Старлинг когда-то, - что девочка улыбаться не умеет. Дэйгуна душкой тоже не назовешь».
Шазу вздохнула и сжала губы. Кажется, Дэйгун смотрел на нее слишком пристально, и это нервировало.
Дэйгуна подмывало спросить, когда она вернется, но он сдержался. Шазу уже не девять лет. И он не будет носиться с ней, как старая сердобольная бабушка.
- Я пойду? - Шазу нервно переступила с ноги на ногу и закусила губу. Дэйгун отметил, что губы у нее некрасивые. Покусанные, в кровоточащих ранках и заживающих следах от собственных зубов.
«Дурацкая привычка».
Молчание затягивалось.
- Все в порядке? - В голосе Шазу — холодок и нетерпение.
Дэйгуну хотелось ответить, но голос пропал, губы Шазу беззвучно зашевелились, обнажая мелкие, ровные зубы.
Если забыть прошедшие девятнадцать лет, забыть боль от потери и закрыть глаза — то на этом же месте можно легко представить Эсмерэль — ехидную, яркую, пахнущую легко и сладко.
Недобрая фантазия. Кому, как не Дэйгуну знать, что Эсмерэль мертва. И Шайла — вместе с ней, тоже. Две женщины, которых Дэйгун любил — каждую по-своему — погибли ради того, чтобы Шазу жила. Две жизни за одну.
Не дорога ли цена?
- Дэйгун?
Следопыт сощурился. Шазу выглядела растерянной, после — попросту злой.
- Иди, - выдавил Дэйгун.
«Это не Эсмерэль, - подумал он. - И никогда ею не будет».
«Бледная кожа под мозолистыми пальцами — Дэйгун ласкает ее языком и губами. Глаза Эсмерэль в темноте кажутся совсем дикими, ее ноги обвивают следопыта горячим кольцом. Руки сжимают скомканные простыни, и из горла Дэйгуна вырывается тихий стон.
- Сильнее, - едва ли не кричит женщина.
Дэйгун подчиняется, и Эсмерэль извивается под ним, закусывает губы — замусоленные постоянными покусываниями собственных зубов.
Крохотные, кровоточащие ранки и заживающие рубцы...
«Дурацкая привычка».
Длинные, мягкие волосы с шелестом растекаются по подушке, становятся короткими и жесткими. Брови — шире и темнее, и запах от кожи — болотные травы и дорожная пыль.
Не Эсмерэль — а Шазу обнимает его бедра ногами и хрипло шепчет, обдавая ухо горячим дыханием.
- Дэйгун, - улыбается она, откинув голову и глядя на следопыта из-под полуопущенных ресниц. - Все в порядке?
В ушах звенит. Шазу-Эсмерэль внутри — горячая и влажная, но Дэйгун останавливается, проводит по ее груди пальцами — он чувствует кожей рваный, грубый шрам.
- Не останавливайся. Ты ведь этого хочешь, да?
- Ты не Эсмерэль, - шепчет Дэйгун.
Темные глаза сверкают в полумраке.
- И что?
Дэйгун сжимает зубы и оставляет на шее влажный поцелуй.
«Это, в конце концов, только сон».
Когда праздник Жатвы обернулся побоищем, когда радость сменилась ужасом, когда тетива натерла пальцы до крови, Дэйгун пережевал не за себя, и не за селян — а за Шазу. Вопли и стоны наполняли уши, глаза слепил дым и магическое пламя.
Почти похоже на ту роковую битву, в которой сгорели две дорогие ему жизни.
В тот раз Дэйгун опоздал. Сейчас он не мог позволить себе того же.
Поэтому он пробивался сквозь гущу врагов и стрелял. Снова и снова. Прорезал ряды дуэргаров, как раскаленный нож, и не переставал повторять:
«Спасти Шазу. Самое важное. То, что имеет значение».
Он не видел ее среди живых, которые отбивали деревню, не щадя живота, ни среди мертвых, замерших в густой траве, устремив остекленевшие взгляды в небеса.
Дэйгун нашел дочь только после боя — облепленную грязью и перемазанную кровью, бледную до зелени — она рассматривала свои руки, на которых расцветали ожоги.
- Шазу.
Девушка подняла на него глаза — глаза человека, для которого в одно мгновение рухнул весь мир.
У ее ног лежало тело, закутанное в подпаленный плащ — неподвижное, изломанное существо, которое еще совсем недавно было человеком. Из-под плаща белели бледные, худенькие руки, распростертые на траве.
Дэйгуну не нужно было заглядывать под ткань плаща, чтобы увидеть лицо.
«Эми Ферн».
Шазу не плакала, не трясла погибшую за плечи и не заходилась в беззвучных рыданиях. Казалось, она просто не верила, и не сводила взгляда с закрытого плащом лица Эми, потому что ей казалось — вот сейчас волшебница очнется и улыбнется, как раньше.
Но этого не происходило.
Глаза Шазу смотрели стыло и без выражения. Казалось, она настолько углубилась в себя и свою боль, облачилась в нее, как в панцирь, что не замечала ничего вокруг.
- Ты не ранена?
Глупый вопрос. Ожоги и кровоточащие раны на плечах и руках говорили лучше всяких слов. Но Шазу, похоже, было все равно, сколько ран расцветали на ее теле.
Девушка дрожащими пальцами убрала свалявшиеся волосы за уши и поджала губы. И молчала.
Дэйгун нахмурился. Как можно говорить с человеком, который замкнулся в себе, огородился каменной стеной и ничего не желает слушать, и ест сам себя?
- Много убитых, - предпринял Дэйгун очередную попытку. - Но я рад, что ты в порядке.
В черных глазах — пустота. Как глубина Топей. Как провалы в холодную бездну.
- Эми мертва.
- Я знаю.
Происходящее напоминало Дэйгуну нелепый фарс с не менее нелепым обменом фраз над телами павших. Шазу не нужны слова, ей нужно утешение, отцовское объятие, сухой поцелуй в висок. Нужна жилетка, чтобы выплакать боль вместе со слезами.
«Вот твои руки, Дэйгун. Так обними ее! Чего ты стоишь?»
Рука, уже протянутая для того, чтобы успокаивающе коснуться плеча дочери, бессильно опала.
- Нужно обработать раны, - сказал Дэйгун. - И кое-что обсудить.
Шазу запустила пальцы в волосы и кивнула, позволяя увести себя в дом — почти единственный, не тронутый пожаром.
На кухне она, не меняясь в лице, стянула пропотевшую, грязную рубашку, поводя плечами. Дэйгун коснулся ран, отведя взгляд от пропитавшейся кровью перевязи на груди.
- Раны неглубокие, - отметил он. - Заживет быстро.
Он провел рукой по ее плечу, стирая с белой кожи копоть, гарь и грязь. Кожа была горячей. На запястье сильно билась жилка пульса.
Шазу казалась сейчас очень маленькой. И слабой, к тому же. Окончательно запутавшейся в своих чувствах, которые никому нельзя показать.
Эсмерэль не была такой. Она предпочитала показывать всем окружающим, как ей плохо и больно. Утешить ее можно было легко — сначала словом, потом объятием, а после — поцелуем. Все остальное Эсмерэль брала на себя, и становилось непонятно, кто кого утешал. В такие моменты Эсмерэль становилась яростной и почти злой, и в любви ее не было нежности.
А теперь перед Дэйгуном сидела дочь Эсмерэль, и что с ней делать — следопыт не знал. Обнять — не поднимаются руки, поцеловать в висок или лоб, как делают все отцы — девочка не поймет, ведь Дэйгун никогда ее не целовал и не обнимал.
Помедлив, он положил ладонь на ее голое плечо. Смуглая и загорелая кисть, она до странного некрасиво смотрелась на почти белой коже. Плечо Шазу было как каменное. А бледные пальцы подрагивали, и поэтому девушка сжала их в кулаки.
Она не пыталась снова накинуть на себя рубашку, не пыталась прикрыться, хотя нагрудная повязка скрывала все, что нужно было скрывать. Казалось, что ей вообще все равно.
Ощущение сродни тому, как будто перед тобой сидит статуя из льда и камня.
И ничем не растопить этот камень и лед. Лишь теплом и пламенем, но разве пламя способно изгнать боль?
Дэйгун, переступив с ноги на ногу, все же решился — обнял Шазу за плечи и прижал к себе. Движение — с виду такое простое — далось ему с трудом. Дэйгун ждал, что Шазу застынет и оттолкнет его — не грубо, но достаточно сильно, чтобы понять — так делать не стоит.
Но Шазу не застыла и не оттолкнула. Под ладонями Дэйгуна она обратилась податливой, теплой кожей и странным запахом — Дэйгун втянул его носом, чтобы почувствовать. Мята, шалфей, болотная вода, мох, черная земля. Запах ребенка Топей Мертвецов. Запах, который не смоется водой и лавандовым мылом. «Предания говорят, что запахом мха и болот духи долины Мердэлейн отмечают своих детей».
И прерывистое дыхание, обдающее теплом шею и острое ухо. Странное ощущение от прикосновения к собственной груди острых, маленьких грудок, перетянутых перевязью ткани. И биение сердца.
Дэйгун провел пальцами по выступающим лопаткам и позвоночнику, от души надеясь, что эти движения что ни на есть отцовские. Разве не может отец погладить дочь по спине и зарыться лицом в волосы? Конечно, может. Так делают все отцы.
Вот только далеко не каждый отец представляет себе вместо воспитанницы давно погибшую женщину, с которой он когда-то давно и с удовольствием спал, и которую, конечно же, любил.
На мгновение закрыть глаза, представить длинные кудри и душный, сладкий запах влажной кожи — и снова в комнате стоит Эсмерэль, обнимая шею тонкими руками. А если хорошенько вспомнить, то можно почувствовать слабый аромат ее дыхания — аромат тмина.
От ее кожи идет жар, прикосновение маленьких грудей, ощущаемое даже сквозь легкий кожаный доспех — все это рождало давно позабытое чувство приятной тяжести внизу живота и сладкое, тянущее чувство у быстро бьющегося сердца.
Толкнуть к столу, провести ладонями по скрытой перевязью груди, вырвав стон, коснуться губами шеи.
Почему бы и нет?
Дэйгуна отрезвляет несильный толчок в грудь. Шазу тяжело дышит, в ее глазах — удивление напополам со страхом. Видимо, Дэйгун все-таки оттолкнул ее к столу — на полу россыпью лежали осколки кувшина, снесенного резким движением.
Если бы Дэйгун умел краснеть — он бы покрылся предательским румянцем с ног до головы. Недоуменный взгляд Шазу — как ушат холодной воды на голову. Она смотрела на него с нескрываемым ужасом, словно он на ее глазах обернулся троллем. Или совершил тому подобные вещи.
«Ты идиот, Дэйгун».
Следующие две минуты Дэйгун расписывал Шазу, как он неловко оступился и нечаянно толкнул ее к столу.
Шазу сделала вид, что поверила. Потом, схватив рубашку, она натянула ее на плечи, сжала ткань на груди и отвернулась, резко закусив губу.
Конечно, она ему не верила. Нужно быть последней дурой, чтобы поверить в такую нелепую ложь.
Потом Дэйгун говорил что-то про осколок, спрятанный в руинах. Шазу слушала, так и не обернувшись.
Наверное, не хотела, чтобы следопыт видел ее лицо, в кои-то веки выражающее что-то еще, кроме убийственного спокойствия.
Шазу не спрашивала, зачем нужен осколок, и почему его нужно найти именно сейчас. Она молчала и изредка кивала. Она снова превратилась в статую из льда и камня. Еще более холодную, чем прежде.
Шазу было девятнадцать лет, когда она ушла из Западной Гавани.
Дэйгун помогал ей собирать вещи — одежда, спички, провиант — все это едва ли покрыло дно походного рюкзака. За спину — лютню и колчан, за плечо — лук, на бедро — кинжал.
Шазу и Дэйгун почти не говорили и не переглядывались. За девятнадцать лет жизни бок о бок у них не находилось слов друг для друга. Дэйгун испытывал от этого лишь облегчение.
«Я отправляю тебя в Невервинтер, потому что эти твари искали осколок. И за ним вернутся». Чушь и невозможный бред. Куда правильнее было бы сказать:
«Я отправляю тебя в Невервинтер, потому что я не смогу себя сдержать. И это не приведет ни к чему хорошему».
Но Дэйгун так не сказал. Это было бы слишком откровенно и до скрежета на зубах неправильно.
Шазу — его дочь, пусть их и не связывают узы крови. Он растил ее с пеленок, он научил ее всему, что знал сам.
И кто бы знал, как нелегко ему было отпускать Шазу.
Но иного выбора не было.
Кто-то когда-то сказал Дэйгуну, что если твой прежний мир покатился под откос, уходи и найди себе новый.
Он захотел, чтобы Шазу поступила так же. Осколок — только предлог. Пусть Шазу освоится в Невервинтере, выбьется в люди. Там она достигнет большего, нежели здесь, в Западной Гавани. Этого хотела бы и Эсмерэль. Может быть.
- Ты со всеми попрощалась? - спросил Дэйгун, когда больше нечего было складывать и упаковывать, и молчание становилось звенящим.
Шазу даже не подняла глаз.
- С Бивилом, Тармасом, Георгом и Реттой. С остальными не хочу. Не нужно.
Она протянула руку за рюкзаком и перекинула его за спину. Поправила лямку. Неловко кашлянула.
- Прощаемся?
- Да.
Неловкое молчание, которое ничем нельзя заполнить. Оно тяжелее всего.
Дэйгун проводил ее до двери, а там — до границы, где заканчивались поля и начиналась Топь. Шазу смотрела вперед хмуро и мрачно. Словно заранее была уверена, что ничего хорошего ее там не ждет.
- Доброй дороги. - Дэйгун вздохнул и провел рукой по плечу Шазу. - Не оглядывайся назад, иди вперед. Все будет хорошо.
Шазу кивнула. Ее глаза в лунном свете казались полными слез.
- Прощай.
После Дэйгун еще долго смотрел ей вслед.
Ей двадцать лет.
Крепость-на-Перекрестке — огромное сооружение из гранитных блоков, с толстыми стенами и крепкими воротами. Шазу все никак не могла привыкнуть, что эта крепость - ее. И люди — крестьяне, рабочие и солдаты — тоже принадлежат ей.
У Шазу никогда не было ничего своего. Дом, в котором она выросла — дом Дэйгуна. Редкие украшения и безделушки — одолженные чаще всего у Эми и потом к ней вернувшиеся. Личными вещами Шазу считала лишь скромный набор одежды и свою лютню, честно купленную на подаренные Дэйгуном деньги, которые, Шазу знала, он заработал с большим трудом.
Девушка вздохнула. Она никому и никогда об этом не говорила — но она скучала по Западной Гавани. По душному воздуху гнили и болот, по сладкому мху и черной воде. По глуповатому Бивилу, нервному Тармасу и непоседливому Киппу. И по Дэйгуну.
Шазу не хватало его молчаливого присутствия и незримой поддержки, его готовности всегда прийти на помощь, не задавая вопросов.
Когда Шазу уходила из Западной Гавани, она понимала, что оставляет позади, но не представляла, какой сильной окажется эта потеря.
Когда девушке становилось особенно тоскливо, она уходила в свои покои и касалась пальцами струн когда-то подаренной Дэйгуном лютни. Инструмент был простой, и в то же время — красивый. Дерево льнуло к ладоням, струны переливались под пальцами, и звук, издаваемый ими, был родным и знакомым.
Чтобы купить эту лютню, Дэйгуну пришлось неделями выслеживать пушных зверей и урезать себя во всем — и все это ради Шазу. Ради ее желания сочинять музыку и петь.
Это было совсем на него не похоже. Обычно за Дэйгуном не наблюдалось привычки тратить деньги на, в принципе, не нужные в хозяйстве вещи. Тем более — такие дорогие.
Воспоминание это, несмотря на то, что оно было счастливым, отдавало горечью.
Где теперь Дэйгун?
Теперь он далеко. Или мертв, как заметил ненароком Бишоп. Шазу в это не верила. Дэйгун не может умереть.
«Западная Гавань, окутанная туманом и пахнущая страхом. Вот что почувствовала Шазу, едва портал из руин Арвана перенес их сюда.
Ни смеха, ни шума голосов, ни блеяния скота. Только шелест пахнущего гнилью и гарью ветра и переливы медленной речушки под мостом.
И трупы. Окоченевшие трупы тех, с кем Шазу росла и жила долгие девятнадцать лет.
Ретта Старлинг, братья Моссфелды, брат Мерринг, Георг Редфелл.
Шазу пробирала дрожь, слезы жгли глаза.
Взглянуть в каждое знакомое лицо, вспомнить живого человека, с тяжело бьющимся сердцем подойти к следующему.
«Не Дэйгун. Не Дэйгун. Не Дэйгун».
За каждым новым телом Шазу боялась обнаружить тело Дэйгуна, которое искала с самого прихода в Западную Гавань.
Но его не было. Ни живого, ни мертвого, ни следов в сожженном дотла доме, ни лука, ни стрел.
Ничего.
«Значит, он жив. Нужно надеяться».
Дэйгун и в самом деле оказался жив. Он появился месяц спустя, когда в Крепость пришел Бивил — потерянный, убитый горем Бивил, который никак не мог пережить смерти всех своих родных.
Следопыт пришел ночью. Тихо и спокойно, как к себе домой. Шазу смотрела, как он приближается — вот он коротко ответил на оклик стражника, вот уже за воротами и шагает по мощеной дороге, перекинув лук через плечо. Знакомый, уверенный шаг. Запах Топей и смерти от складок забрызганного грязью плаща.
Дэйгун остановился в двух шагах от Шазу и слегка прищурился. Губы его тронула улыбка — слабая, почти незаметная — лишь для тех, кто умеет видеть.
- Луна была за твоей спиной, - спокойно заметил он. - Ты хорошо выглядишь.
Он произнес эти слова так, словно они простились всего лишь вчера, и как будто они снова дома, в Западной Гавани.
«Хорошо выглядишь».
Дэйгун не лукавил — Шазу действительно выглядела иначе. Стала старше, выше и смуглее. Волосы немного отросли, плечи перестали сутулиться, и взгляд стал другим — цепким, прямым, вдумчивым.
Внешность не ребенка, но женщины.
Шазу молчала. Она не знала, что сказать. Не знала, как показать свою радость, показать, как она на самом деле скучала, но просто не умела. В такие моменты обычно люди обнимаются, но Шазу не знала, как можно — подойти и обнять.
У нее не хватало смелости, хотя эта проклятая детская зажатость и неуверенность должна была давно остаться в прошлом. Ей не стало места в Невервинтере, в Роднике Старого Филина и в руинах Арвана.
И все же Шазу неловко молчала. Она надеялась, что Дэйгун все поймет и без слов. По глазам.
- Западная Гавань, - наконец выдавила Шазу. - Как?
Вопрос прозвучал сдавленно, рвано, но Дэйгун сразу понял, что его девочка имеет в виду.
- Никто этого не ожидал. Казалось, что после той атаки дуэргаров все должно наладится. За два дня тревогу начал подавать Тармас. Говорил что-то про нашествие тьмы, и что все немедленно должны уходить. Волшебник убежал за два дня до того, как...
Шазу кивнула.
- Почему ты не пришел сюда раньше?
- Во-первых я не знал, где ты. К тому же я следил за Топями. Когда я понял, что ждать больше нельзя, я решил найти тебя. Это не составило труда.
Шазу кивнула. Дэйгун выжидающе замолчал. Шазу знала — если она спросит о чем-либо еще, он с готовностью ответит. Как и всегда.
Но говорить больше не хотелось.
Когда-то Дэйгун принес Шазу, еще младенца, в свой дом, чтобы вырастить и научить жизни.
Теперь Шазу пригласила его переступить через порог ее собственной крепости. Внутри крепости, словно растревоженный улей, гудят десятки голосов и слышится топот множества ног.
Дэйгуну было немного странно видеть, как стражники расступаются перед Шазу и отдают честь, как уважительно заговаривают с ней рабочие и торговцы.
- Рыцарь-капитан, - учтиво поздоровалась коротко стриженная женщина в темных доспехах.
- Здравствуй, Кана, - скупо улыбнулась Шазу. - Пожалуйста, проводи моего отца в мой кабинет. Я скоро подойду.
«Она научилась командовать. Уверенно и легко, словно делала это всегда».
Кана кивнула.
- Как пожелаете, мэм.
В кабинете Шазу было сумрачно. На столе — оплывшие свечи и пожелтевшие карты, перемешанные с прошениями, письмами и документами. Печатка с устрашающим невервинтерским глазом. Знак Девятки. Знак Невервинтера.
В окна дул теплый ветер, покачивая ставнями и шелестя кипами бумаг. Он пах осенью и приближающимися холодами.
Шазу пришла нескоро. Устало покачнулась на пороге, прикрыла за собой дверь и развязала шнуровку плаща под горлом. Села, расслабив идеально прямые, словно сведенные судорогой, плечи. За время службы в страже Невервинтера, у Шазу выработалась отличная военная выправка. Прямая спина и плечи. Гордо поднятая голова. Изнурительно и бесполезно, но если ты хочешь произвести впечатление на людей — ничто не поможет лучше.
Шазу зажгла лампы и свечи. Желтоватый свет осветил пергаменты на столе.
«Мир с кланом Айронфистов заключен. Люди-ящеры так же согласились оказать нам поддержку».
Почерк Шазу Дэйгун узнал сразу. Он всегда был неважным.
Заметив его взгляд, Шазу вздохнула.
- Мы готовимся к войне.
Дэйгун поднял на нее взгляд.
- И поэтому ты отстраиваешь крепость?
- Этого хочет от меня лорд Нашер.
- А чего хочешь ты сама?
Шазу не ответила. Вытянула на столе руки и хрустнула костяшками пальцев. Поскребла сломанный ноготь на большом пальце и поджала губы.
Дэйгун знал эту ее привычку — не отвечать на вопросы, которые ей не нравятся. Так было всегда.
- Тебе здесь нравится?
Шазу неопределенно пожала плечами.
- У меня тут друзья.
Снова тишина. Но она не звенела от напряжения. За долгие годы жизни бок о бок Шазу и Дэйгун принимали молчание как продолжение диалога.
Дэйгун задумчиво скользил взглядом по рукам и лицу дочери. Чуть выше локтей на бледной коже расцветали красные рубцы — следы недавнего сражения. Правую бровь пересекал белый, почти молочный, шрам. Как будто кто-то провел по лицу Шазу острым ножом или когтем.
Почувствовав его взгляд, Шазу подняла глаза, блестящие и кажущиеся влажными в неверном свете свечей и масляной лампы.
От ее взгляда Дэйгуну сделалось... странно. Горячо и немного — стыдно.
Внезапно он осознал, что она уже не девочка, и понимает, какими глазами смотрит отец, а какими — мужчина.
Дэйгун не знал, сколько длился этот взгляд. Минуту, час или день? Он не знал, когда успел подняться, обойти стол и склонится над креслом Шазу, положив руки на подлокотники.
Шазу не отвела взгляд, не отвернулась и не попросила прекратить.
«Еще не поздно остановиться, Дэйгун. Отступи, отвернись, уйди. Она не Эсмерэль. Она твоя дочь».
Голос в голове звучал настойчиво и упрямо, но на него было легко не обращать внимания.
Дэйгун коснулся лба Шазу губами. Она уже давно не была в Топях, однако пахло от нее мхом и травами. Как и всегда. До боли знакомый, почти родной запах.
Шазу сидела неподвижно, словно окаменев. Тихое дыхание и закрытые глаза. Побелевшие костяшки пальцев от сжавших подлокотники ладоней.
- Шазу.
Голос Дэйгуна охрип. Щеки горели.
Шазу подняла взгляд — затравленный, измученный, непонимающий.
Наверное, Дэйгуну нужно было все объяснить, попросить прощения, успокоить — но он словно прилип ладонями к креслу, не в силах заставить себя уйти.
Но ему и не пришлось.
Шазу, помедлив, сама коснулась губами его рта, поцеловала так, словно всегда только это и ждала. Немного неуверенно и робко. Словно сомневалась, что поступает правильно.
«Так и есть. Все это с самого начала — неправильно».
Тело Шазу казалось мраморно-белым в полумраке. На спине, под лопатками и вдоль позвоночника белели тонкие шрамы и краснели еще не зажившие рубцы. Дэйгун провел по ним ладонью, смутно подумав о том, чье оружие оставило на коже Шазу такие раны.
Дэйгун оглаживал ее кожу, запускал пальцы в густые волосы, оттягивая голову назад, водил языком по всему телу, сначала по бедрам, потом по груди, вокруг грубого, старого шрама. После Дэйгун прижал ладони к груди Шазу, и у нее затвердели соски. Он опустился ниже, и Шазу застонала.
- Дэйгун...
Следопыт замер.
- Мне прекратить?
«Уже давно пора».
Но Шазу не попросила прекратить, не закричала и не ударила его по щеке, как он, наверное, того заслуживал. Она лишь откинулась спиной на стол, заваленный уже ставшими неважными бумагами и прошениями.
Словно во сне, Дэйгун склонился над ней, беспомощно копаясь в собственном разуме, кричавшем от гнева. Так нельзя, нельзя, нельзя...
Шазу дышала часто-часто, и когда Дэйгун, решившись, рванулся к ней навстречу, она тяжело выдохнула, обхватив его бедра ногами.
Дэйгун сотни раз мечтал о том, как будет с Шазу, но теперь позабылось все. Позабылась Эсмерэль, Шайла, собственное прошлое и далекое будущее. Все, что Дэйгун понимал и чувствовал — это тело Шазу, прижавшееся к его собственному, вкус ее кожи, жар ее дыхания.
После в тусклом свете ночника Дэйгун гладил ее лицо. Шазу не открывала глаз, и лишь рассеяно водила пальцами по столу, прикрыв руками груди, словно внезапно смутилась своей наготы.
Тишину прервал тяжелый стук в дверь. Шазу вскочила и бросилась собирать свою одежду, разбросанную вокруг стола.
- Капитан! - позвала Кана. - Вас ждут в зале приемов.
Шазу вздрогнула и повернулась к Дэйгуну.
- Долго она уже стучит?
- Не очень, - признался следопыт. - Но тебе лучше поспешить.
Шазу натянула штаны и тунику. Щеки у нее были красными. Ей было стыдно, горячо, и жутко не по себе. Дэйгуну, кажется, тоже.
И следопыт это осознавал. Неловкое напряжение, царившее в комнате, было почти осязаемым.
Дэйгуну хотелось вскрыть себе череп и промыть мозги. Что он только что сделал? Занимался любовью с ребенком Эсмерэль — ребенком, которого сам же и вырастил. Воистину, он сошел с ума.
- Я должен уйти... после всего, - сказал он спокойно, глядя, как подрагивают пальцы Шазу. - Этого не должно было произойти.
Шазу резко вздохнула. Немного помолчав, она шагнула вперед и приложила ладонь к обнаженной груди следопыта.
- Ты нужен мне здесь.
Фэндом: Neverwinter Nights II
Рейтинг: R
Персонажи/Пейринг: Дэйгун/фем!Гг
Посвящение: Vorhonet, Betrayed and Betrayer.
Примечание: Это все Воронет и Лакс виноваты. За вынесенный мозг и неприятие пейринга ответственности не несу.
А, ну и еще. Много букавок.
Скачать бесплатно Valentin Boomes - Memoria на Muzebra.com.
Скачать бесплатно Valentin Boomes - Memoria на Muzebra.com.
Скачать бесплатно Vladimir Sterzer - Cold Sun на Muzebra.com.
Искушение
Ей два года.
Шазу всегда была тихим ребенком, сколько ее помнил Дэйгун. При рождении она не кричала, после — тоже. А еще она никогда не улыбалась и не плакала. Даже когда умерла ее мать. Даже когда серебряный осколок пронзил ее грудь и застрял возле сердца.
Дэйгуну всегда казалось, что девочка находится где-то далеко, словно бы не здесь. Он встречал такое у совсем взрослых людей — но для ребенка это было ненормально.
Ретта Старлинг говорила, что девочка не жилец. «Она или смертельно больна, или слабоумна», - утверждала женщина. Лекари говорили о том же.
Дэйгуну было все равно. Шазу — дочь Эсмерэль, а значит, он сделает все, чтобы она жила.
От ранения девочка отошла на удивление быстро. И даже после она никогда не кричала и не плакала — лишь тихо хныкала, когда была голодна или замерзала.
Шазу была худенькой, бледной и тихой. Она неохотно принимала заботу о себе, предпочитая ласкам бесцельное ползанье по дому и сворачивание по пути ведер и кувшинов. Иногда она резалась и ушибалась, но никогда не жаловалась. А еще она почти не разговаривала.
Дэйгун растил ее так, как если бы у него была родная дочь. Он покупал для нее одежду и кормил, вырезал из дерева игрушки и стирал ночные рубашки, зажигал жаровню в комнате Шазу, чтобы она не замерзла и не простыла холодными, влажными ночами. В общем, делал все, что делают отцы.
Вот только отцом ребенка он себя никогда не чувствовал. У него создавалось ощущение, что если бы он этого не делал, Шазу даже не обратила бы внимания.
Странный ребенок. Эсмерэль никогда не была такой.
Дэйгун учил Шазу говорить. Девочка легко схватывала на лету и все понимала, но не любила говорить. Предпочитала слушать и смотреть, серьезно вглядываясь в лицо Дэйгуна темными, как чернослив, глазами. Недетский взгляд. Слишком пристальный, слишком понимающий для ребенка, который едва-едва научился ходить.
***
Ей девять лет.
Шазу все больше становилась похожа на мать — бледная, почти белая кожа, придававшая лицу нездоровый оттенок, черные, влажные глаза, впалые щеки, вся донельзя худая, словно ее никогда не кормили, хрупкая и ломкая, и все же несгибаемая. С возрастом в ней проявлялось материнское упрямство и убийственная честность. Она могла сказать то, что думала, везде и всегда. Тармасу она говорила, что он неприятный. Ретте — что она шумная, и пахнет от нее собаками.
А вот жизнелюбие и оптимизм Эсмерэль она не унаследовала. В ней не было той живости, яркой, как пламя, не было веселости и легкого, доброго нрава матери.
Девочка больше напоминала диковатого зверька, в ней не было непосредственности и радости, присущей детям ее возраста. Когда ее сверстники играли на улицах и в полях, Шазу закрывалась в комнате и читала. Или рисовала. Или занималась чем-нибудь еще. Дэйгун знал, что втайне девочке хотелось бы, чтобы ее позвали, но дети не спешили заводить с ней дружбу. Ничего удивительного — кому хочется дружить с девочкой, которая или молчит, или говорит до неприятия честные вещи, которые дети не любят слышать.
В свои девять лет Шазу была совсем одинока, и Дэйгун считал, что в этом есть и его вина.
Чтобы исправить это, Дэйгун познакомил дочь с Эми.
Эми Ферн была воспитанницей волшебника Тармаса. Ее родители погибли в той же битве, что и мать Шазу. Круглую сироту, ее приютил Тармас — не пользующийся большой славой человек, чей вредный и сварливый нрав не снискал ему друзей. У него не было жены, детей, и родственников тоже не было. Только Эми.
Эми росла тихой, забитой, скромной девочкой. Так же, как и у Шазу, у нее не было друзей — им она предпочитала книги и волшебство. Всем миром для нее была библиотека и Тармас. А она была всем миром для самого Тармаса — хотя волшебник в свою очередь никогда в этом не признался бы.
Шазу нужна была подруга. И Эми, наверное, тоже. Не годиться детям расти отшельниками.
- Шазу, это Эми, - представил Дэйгун скромно опустившую глаза Эми.
Шазу слегка прищурилась, нервно убрала упавшую на лоб темную прядь.
- Вы подружитесь, - несколько неуверенно добавил Дэйгун.
Эми вспыхнула до корней волос. Шазу напротив, побледнела, но все же улыбнулась.
Эми, помедлив, улыбнулась в ответ.
Эми было девять лет. Тармас заменял для нее весь мир.
Эми, как и Шазу, плохо помнила свое детство. Очень смутно - ночь битвы, в которой погибли ее отец и мать. Воспоминание было грустным, пахло гарью и кровью, а еще оно было очень громким и ужасным.
Еще Эми помнила, как ее взял к себе Тармас. Она жила в его домике - теплом, уютном, но несколько неприбранном - в его доме не чувствовалось женской руки.
Потом были попытки подружиться с другими детьми в деревне. Но все это закончилось плохо. То ли из-за Тармаса, то ли из-за чего-то еще - с ней не стремились дружить.
Следом последовало несколько драк. Тычки, тумаки и царапины на коленях - все это отбило любое желание дружить.
Игры, беготня, ссоры и загадки - это был мир детей, в котором Эми не было места.
А теперь появилась Шазу. И все перевернулось с ног на голову.
Они вместе перебирали травы и сочиняли сказки, просиживали над книгами сутки, попеременно читая их вслух друг к другу, разводили во дворе костры, играли в "блинчики".
Осторожно, словно два зверька, они привыкали друг к другу, а когда привыкли — то стали неразлучны.
Сам Дэйгун считал что, возможно, Шазу вовсе не стоило так привязываться к кому бы то ни было. Так легче жить и не в пример легче терять.
Но этого хотела бы Эсмерэль.
***
Ей тринадцать лет.
- Натягивай сильнее, - подсказал Дэйгун. - Локоть выше и прямее. Голову подними. Вот так.
Шазу сжала лук ладонью. От тяжести оружия у нее дрожали руки, но она не жаловалась, молчала.
Дэйгуну не очень нравилась эта ее идея со стрельбой. Лук для нее был слишком тяжелый, и следопыт удивлялся, как она умудряется его поднимать. Но отказать Шазу он не мог. Хотя бы потому, что если бы не научил он - девочка попросила бы кого-нибудь другого. Несмотря на юный возраст, она научилась добиваться всего, чего хочет. При этом было бы чудом, если бы она произнесла больше, чем семь слов. Она просто озвучивала свою просьбу и смотрела, ожидая ответа. Людей это нервировало. Дэйгуна - тоже.
Шазу так и не утратила своей устрашающей худобы, и в тринадцать выглядела как восьмилетняя. Ребра торчат, щеки впавшие - хотя ест Шазу за двоих и еще на ночь тайком таскает пироги. Куда все только девается - непонятно?
У ее сверстниц уже начала появляться грудь и округляться бедра, в них проклевывалась женственность и грация. Шазу же как была похожа на мальчика, так и осталась.
- На выстреле - выдыхай, - сказал Дэйгун.
Шазу кивнула и прищурилась. Тетива застонала под ее пальцами.
Стрела попала в цель. Любой другой ребенок сейчас завизжал бы от радости и побежал хвастаться, а Шазу лишь хмуро улыбнулась. Некрасивой улыбкой. По-другому она не умела.
- Молодец, - похвалил ее Дэйгун. - Очень хорошо.
Шазу подняла на него взгляд. Спокойный и чистый.
- Спасибо.
Ее слова прозвучали отстраненно, но Дэйгун догадался, что ей приятно. Хотя бы по порозовевшим скулам и ушам.
- Буду тренировать тебя каждый день, пока рука не привыкнет к тяжести лука.
- А охотиться я смогу?
Дэйгун помедлил.
- В свое время. Сейчас - нет.
Шазу кивнула и положила лук на землю. Вытерла руки о мешковатые штаны, перетянутые на талии ремешком. Не будь его - штаны бы не держались на худеньких бедрах и плоском животе.
Девочка посмотрела на отца долгим взглядом, затем приоткрыла рот. Снова закрыла.
- В чем дело?
Шазу кашлянула.
- Эми и Бивил зовут меня сегодня к реке.
Дэйгун приподнял бровь.
- Ты подружилась с Бивилом Старлингом?
- Эми познакомила.
- И как?
Девочка пожала плечами.
- Никак. Он не похож на Эми.
Для Шазу это было нормальное объяснение. Как и всегда.
- Можете идти к реке, - кивнул Дэйгун. - Когда я тебе что-то запрещал?
- Никогда. - Шазу улыбнулась - легко и быстро, как никогда не делала прежде. - Спасибо.
У реки было людно и шумно — молодежь ловила последние теплые дни. Кто-то купался, кто-то разжигал костры. Девушки плели венки и бросали их в воду. Парни громко смеялись, поигрывая мускулами.
Шазу, Эми и Бивил сидели недалеко, щурясь на закат. Шазу лениво перебирала струны новехонькой лютни. Казалось, что длинные, белые пальцы только и предназначены для того, чтобы играть.
Музыку она придумывала сама. Иногда сочиняла песни. Изредка даже пела. Но не для всех. Лишь для Эми и Бивила, потому что внимания других людей она стеснялась. И попросту не любила.
- Ты должна быть бардом! - уверено твердила Эми. - Такой талант не должен пропадать зря.
Шазу лишь пожала плечами. Она не считала себя талантливой. Ей просто нравилось то ощущение, когда под пальцами рождалась музыка, а в голове — слова. Легко и без надрыва, словно всегда этого ждали.
- Барды никому не нужны, - ответила она медленно. - Миру нужны воины, паладины и волшебники.
- Но музыку они не рождают, - уверенно парировала Эми.
- Дэйгун говорит, что пение не спасет жизнь.
- От чего спасать-то? - решительно бросил Бивил. - Войны нет, в Невервинтере мир.
Шазу дернула пальцем струну и промолчала.
- К тому же барды — не только певцы, - добавила Эми. - Своими песнями они могут вдохнуть силы или лишить их. Это своего рода колдовство.
- Песни — всего лишь слова, - отмахнулась Шазу. - А музыка — звуки. В них нет ничего.
- Ты так думаешь? - Эми провела рукой по темным, коротко стриженным волосам Шазу. - В словах и музыке заключена великая сила.
- Ты это в книжке прочитала? - улыбнулась Шазу.
Эми густо покраснела.
- Да.
Бивил рассмеялся. Шазу тоже.
Шазу вернулась домой к полуночи. Дэйгун не спал — он ворошил угли в догорающем камине и мрачно хмурился. Между бровей пролегла глубокая складка.
Шазу поставила в угол свою лютню, нарочито-громко стуча ботинками по деревянному полу. Следопыт прищурился, оглянувшись. Увидев ее лицо, он кашлянул.
- Что это с тобой?
Лицо девочки было раскрашено красками, среди которых преобладали темные цвета. Чернота — на веках и под бровями, красные полосы на лбу, синее пятно — между глаз. Волосы были растрепанны, щеки лихорадочно горели.
- Мы играли в эльфийских охотников, - поделилась Шазу. - Правда красиво? Эми нарисовала.
Дэйгун вздохнул.
- Красиво. А с кем вы играли?
Шазу выпятила подбородок. «Совсем как Эсмерэль».
- С деревенскими.
«Что-то новенькое».
- Ты играла с местными?
- Ну да. - Шазу провела пальцем по черноте на глазах и уставилась на перемазанный ноготь. - Они смешные. Глупые, но смешные. Они попросили меня спеть.
Дэйгун поднялся.
- Ты пела?
Шазу промолчала.
Дэйгун был немного удивлен. Обычно Шазу не пела ни для кого, кроме Эми и Бивила. Даже для Дэйгуна она ни разу не спела. Отчасти он был этому рад. Шазу такой человек, которого нужно поддерживать и хвалить, чтобы он не замкнулся в себе, а Дэйгун никогда не умел ни того, ни другого.
Голос у Шазу был красивый, но пела она неуверенно и робко, словно боялась, что ее кто-нибудь услышит. Играла неважно, но с душой. Эсмерэль была другой. Она не боялась зрителей, она уходила в свою работу с головой.
- Я рад, что все прошло хорошо, - нарушил тишину Дэйгун. - Уже поздно. Иди спать. И смой с себя эту раскраску. Наволочку запачкаешь.
Шазу кивнула и, кажется, улыбнулась.
***
Ей девятнадцать лет.
«История отношений Дэйгуна и Эсмерэль была из тех, которые после воспевают барды, когда речь заходит о горькой, безответной любви. Обычно эти песни заканчиваются тем, что один из героев умирает от сердечных мук, пронзив себе сердце кинжалом. Или утопившись. Или совершив что-нибудь в том же духе, чтобы дать понять всему миру, как он несчастен.
Обычно эти песни исполняют тогда, когда слушатели уже откровенно пьяны, и не сочтут зазорным разрыдаться, сочувствуя разбитым сердцам героев баллады. Женщины обычно плачут, сморкаясь в кружевные платки, а мужчины, сдавленно ругаясь, снова начинают пить.
«Ах, эта безответная любовь! - вздыхают особо тронутые дамы. - Сердце несчастного будет так болеть!»
Сердце Дэйгуна не болело и даже не обливалось кровью. Оно билось медленно и как-то заторможено, когда Эсмерэль в один прекрасный день собрала вещи и ушла, оставив его одного. И совсем окаменело, когда она появилась снова — в Западной Гавани, через много лет, округлившаяся и на сносях. От другого мужчины.
У них не было разговоров на тему «Я поступила так, потому что...». Не было обвиняющих взглядов и напряженного молчания.
Отчасти потому, что им не хотелось впутывать в это Шайлу.
А еще потому, что в этом не было смысла.
«Да, я беременна от другого человека», - могла сказать Эсмерэль.
«А я женился на Шайле, чтобы оставить все в прошлом», - мог бы ответить на это Дэйгун.
Слова эти ни к чему бы не привели. Поэтому они так и не прозвучали.
Иногда, по ночам, не в силах заснуть, Дэйгун лениво прикидывал — а могло ли у них что-то получиться?
Эсмерэль — это ветер и изменчивость, сегодня она здесь, с тобой, а завтра убежит, почувствовав, что привязывается. Привязываться и любить она не умела. Или пыталась это показать. А может, попросту боялась.
Дэйгун — постоянность и некоторая статичность. Он не любил перемен в жизни. Он любил быть уверенным в завтрашнем дне, любил знать, что завтра утром он пойдет на охоту, а вечером обязательно вернется.
И ему хотелось бы, чтобы дома его кто-то ждал.
Относительно Эсмерэль в этом нельзя было быть уверенным. Другое дело — Шайла. Тихая, нетребовательная, спокойная, как вода. В ней не было страстного огня и хаотичных перемен, как в Эсмерэль. Она не причиняла страданий, а помогала забыть о них. Она не требовала, а отдавала.
Даже если бы не было Шайлы — с Эсмерэль ничего бы не вышло. Ей не нужна тихая, спокойная жизнь на отшибе, в маленькой деревушке на границе Топей Мертвецов.
Дэйгун всегда это понимал. Но сожаление и мечты о том, что «если бы...» - не желали исчезать.
Но он отгонял эти мысли. У него есть Шайла — его женщина, человек, с которым он проживет отпущенное ему время. Так правильно. Так нужно.
А у Эсмерэль — у нее своя дорога.
***
Шазу опять куда-то собиралась. В последнее время она почти не ночевала дома. Уходила на закате одного дня, и не возвращалась сутки, а может и больше. Возвращалась она всегда усталая, но откровенно счастливая, пахнущая пылью, болотами и дорогой.
«Знаешь, Дэйгун, я встретила на дороге странствующих бардов! Они научили меня нескольким новым песням».
«А руины в Топях жуткие. От них так и тянет холодом».
«Животных стало очень мало. Это странно. Обычно в лесу всегда сталкиваешься то с лисицей, то с кабаном. А теперь там тихо и жутко».
- Опять пойдешь в болота?
Шазу обернулась. Пряди черных волос скользнули по подбородку.
- Нет. Всего лишь в гости к Бивилу. Эми ждет меня на мосту. Мы пойдем на праздник Жатвы.
Дэйгун промолчал, наблюдая за тем, как прихорашивается его дочь.
Хотя «прихорашивается» - слишком громкое слово.
Шазу обычно просто убирала волосы за уши, открывая широкий, бледный лоб и прямые, вразлет, брови. Лицо было каким-то скорбным и несколько угрюмым. На таком лице не хватало улыбки, но Шазу за девятнадцать лет так и не научилась красиво улыбаться.
«Ничего удивительного, - твердила Ретта Старлинг когда-то, - что девочка улыбаться не умеет. Дэйгуна душкой тоже не назовешь».
Шазу вздохнула и сжала губы. Кажется, Дэйгун смотрел на нее слишком пристально, и это нервировало.
Дэйгуна подмывало спросить, когда она вернется, но он сдержался. Шазу уже не девять лет. И он не будет носиться с ней, как старая сердобольная бабушка.
- Я пойду? - Шазу нервно переступила с ноги на ногу и закусила губу. Дэйгун отметил, что губы у нее некрасивые. Покусанные, в кровоточащих ранках и заживающих следах от собственных зубов.
«Дурацкая привычка».
Молчание затягивалось.
- Все в порядке? - В голосе Шазу — холодок и нетерпение.
Дэйгуну хотелось ответить, но голос пропал, губы Шазу беззвучно зашевелились, обнажая мелкие, ровные зубы.
Если забыть прошедшие девятнадцать лет, забыть боль от потери и закрыть глаза — то на этом же месте можно легко представить Эсмерэль — ехидную, яркую, пахнущую легко и сладко.
Недобрая фантазия. Кому, как не Дэйгуну знать, что Эсмерэль мертва. И Шайла — вместе с ней, тоже. Две женщины, которых Дэйгун любил — каждую по-своему — погибли ради того, чтобы Шазу жила. Две жизни за одну.
Не дорога ли цена?
- Дэйгун?
Следопыт сощурился. Шазу выглядела растерянной, после — попросту злой.
- Иди, - выдавил Дэйгун.
«Это не Эсмерэль, - подумал он. - И никогда ею не будет».
***
«Бледная кожа под мозолистыми пальцами — Дэйгун ласкает ее языком и губами. Глаза Эсмерэль в темноте кажутся совсем дикими, ее ноги обвивают следопыта горячим кольцом. Руки сжимают скомканные простыни, и из горла Дэйгуна вырывается тихий стон.
- Сильнее, - едва ли не кричит женщина.
Дэйгун подчиняется, и Эсмерэль извивается под ним, закусывает губы — замусоленные постоянными покусываниями собственных зубов.
Крохотные, кровоточащие ранки и заживающие рубцы...
«Дурацкая привычка».
Длинные, мягкие волосы с шелестом растекаются по подушке, становятся короткими и жесткими. Брови — шире и темнее, и запах от кожи — болотные травы и дорожная пыль.
Не Эсмерэль — а Шазу обнимает его бедра ногами и хрипло шепчет, обдавая ухо горячим дыханием.
- Дэйгун, - улыбается она, откинув голову и глядя на следопыта из-под полуопущенных ресниц. - Все в порядке?
В ушах звенит. Шазу-Эсмерэль внутри — горячая и влажная, но Дэйгун останавливается, проводит по ее груди пальцами — он чувствует кожей рваный, грубый шрам.
- Не останавливайся. Ты ведь этого хочешь, да?
- Ты не Эсмерэль, - шепчет Дэйгун.
Темные глаза сверкают в полумраке.
- И что?
Дэйгун сжимает зубы и оставляет на шее влажный поцелуй.
«Это, в конце концов, только сон».
***
Когда праздник Жатвы обернулся побоищем, когда радость сменилась ужасом, когда тетива натерла пальцы до крови, Дэйгун пережевал не за себя, и не за селян — а за Шазу. Вопли и стоны наполняли уши, глаза слепил дым и магическое пламя.
Почти похоже на ту роковую битву, в которой сгорели две дорогие ему жизни.
В тот раз Дэйгун опоздал. Сейчас он не мог позволить себе того же.
Поэтому он пробивался сквозь гущу врагов и стрелял. Снова и снова. Прорезал ряды дуэргаров, как раскаленный нож, и не переставал повторять:
«Спасти Шазу. Самое важное. То, что имеет значение».
Он не видел ее среди живых, которые отбивали деревню, не щадя живота, ни среди мертвых, замерших в густой траве, устремив остекленевшие взгляды в небеса.
Дэйгун нашел дочь только после боя — облепленную грязью и перемазанную кровью, бледную до зелени — она рассматривала свои руки, на которых расцветали ожоги.
- Шазу.
Девушка подняла на него глаза — глаза человека, для которого в одно мгновение рухнул весь мир.
У ее ног лежало тело, закутанное в подпаленный плащ — неподвижное, изломанное существо, которое еще совсем недавно было человеком. Из-под плаща белели бледные, худенькие руки, распростертые на траве.
Дэйгуну не нужно было заглядывать под ткань плаща, чтобы увидеть лицо.
«Эми Ферн».
Шазу не плакала, не трясла погибшую за плечи и не заходилась в беззвучных рыданиях. Казалось, она просто не верила, и не сводила взгляда с закрытого плащом лица Эми, потому что ей казалось — вот сейчас волшебница очнется и улыбнется, как раньше.
Но этого не происходило.
Глаза Шазу смотрели стыло и без выражения. Казалось, она настолько углубилась в себя и свою боль, облачилась в нее, как в панцирь, что не замечала ничего вокруг.
- Ты не ранена?
Глупый вопрос. Ожоги и кровоточащие раны на плечах и руках говорили лучше всяких слов. Но Шазу, похоже, было все равно, сколько ран расцветали на ее теле.
Девушка дрожащими пальцами убрала свалявшиеся волосы за уши и поджала губы. И молчала.
Дэйгун нахмурился. Как можно говорить с человеком, который замкнулся в себе, огородился каменной стеной и ничего не желает слушать, и ест сам себя?
- Много убитых, - предпринял Дэйгун очередную попытку. - Но я рад, что ты в порядке.
В черных глазах — пустота. Как глубина Топей. Как провалы в холодную бездну.
- Эми мертва.
- Я знаю.
Происходящее напоминало Дэйгуну нелепый фарс с не менее нелепым обменом фраз над телами павших. Шазу не нужны слова, ей нужно утешение, отцовское объятие, сухой поцелуй в висок. Нужна жилетка, чтобы выплакать боль вместе со слезами.
«Вот твои руки, Дэйгун. Так обними ее! Чего ты стоишь?»
Рука, уже протянутая для того, чтобы успокаивающе коснуться плеча дочери, бессильно опала.
- Нужно обработать раны, - сказал Дэйгун. - И кое-что обсудить.
Шазу запустила пальцы в волосы и кивнула, позволяя увести себя в дом — почти единственный, не тронутый пожаром.
На кухне она, не меняясь в лице, стянула пропотевшую, грязную рубашку, поводя плечами. Дэйгун коснулся ран, отведя взгляд от пропитавшейся кровью перевязи на груди.
- Раны неглубокие, - отметил он. - Заживет быстро.
Он провел рукой по ее плечу, стирая с белой кожи копоть, гарь и грязь. Кожа была горячей. На запястье сильно билась жилка пульса.
Шазу казалась сейчас очень маленькой. И слабой, к тому же. Окончательно запутавшейся в своих чувствах, которые никому нельзя показать.
Эсмерэль не была такой. Она предпочитала показывать всем окружающим, как ей плохо и больно. Утешить ее можно было легко — сначала словом, потом объятием, а после — поцелуем. Все остальное Эсмерэль брала на себя, и становилось непонятно, кто кого утешал. В такие моменты Эсмерэль становилась яростной и почти злой, и в любви ее не было нежности.
А теперь перед Дэйгуном сидела дочь Эсмерэль, и что с ней делать — следопыт не знал. Обнять — не поднимаются руки, поцеловать в висок или лоб, как делают все отцы — девочка не поймет, ведь Дэйгун никогда ее не целовал и не обнимал.
Помедлив, он положил ладонь на ее голое плечо. Смуглая и загорелая кисть, она до странного некрасиво смотрелась на почти белой коже. Плечо Шазу было как каменное. А бледные пальцы подрагивали, и поэтому девушка сжала их в кулаки.
Она не пыталась снова накинуть на себя рубашку, не пыталась прикрыться, хотя нагрудная повязка скрывала все, что нужно было скрывать. Казалось, что ей вообще все равно.
Ощущение сродни тому, как будто перед тобой сидит статуя из льда и камня.
И ничем не растопить этот камень и лед. Лишь теплом и пламенем, но разве пламя способно изгнать боль?
Дэйгун, переступив с ноги на ногу, все же решился — обнял Шазу за плечи и прижал к себе. Движение — с виду такое простое — далось ему с трудом. Дэйгун ждал, что Шазу застынет и оттолкнет его — не грубо, но достаточно сильно, чтобы понять — так делать не стоит.
Но Шазу не застыла и не оттолкнула. Под ладонями Дэйгуна она обратилась податливой, теплой кожей и странным запахом — Дэйгун втянул его носом, чтобы почувствовать. Мята, шалфей, болотная вода, мох, черная земля. Запах ребенка Топей Мертвецов. Запах, который не смоется водой и лавандовым мылом. «Предания говорят, что запахом мха и болот духи долины Мердэлейн отмечают своих детей».
И прерывистое дыхание, обдающее теплом шею и острое ухо. Странное ощущение от прикосновения к собственной груди острых, маленьких грудок, перетянутых перевязью ткани. И биение сердца.
Дэйгун провел пальцами по выступающим лопаткам и позвоночнику, от души надеясь, что эти движения что ни на есть отцовские. Разве не может отец погладить дочь по спине и зарыться лицом в волосы? Конечно, может. Так делают все отцы.
Вот только далеко не каждый отец представляет себе вместо воспитанницы давно погибшую женщину, с которой он когда-то давно и с удовольствием спал, и которую, конечно же, любил.
На мгновение закрыть глаза, представить длинные кудри и душный, сладкий запах влажной кожи — и снова в комнате стоит Эсмерэль, обнимая шею тонкими руками. А если хорошенько вспомнить, то можно почувствовать слабый аромат ее дыхания — аромат тмина.
От ее кожи идет жар, прикосновение маленьких грудей, ощущаемое даже сквозь легкий кожаный доспех — все это рождало давно позабытое чувство приятной тяжести внизу живота и сладкое, тянущее чувство у быстро бьющегося сердца.
Толкнуть к столу, провести ладонями по скрытой перевязью груди, вырвав стон, коснуться губами шеи.
Почему бы и нет?
Дэйгуна отрезвляет несильный толчок в грудь. Шазу тяжело дышит, в ее глазах — удивление напополам со страхом. Видимо, Дэйгун все-таки оттолкнул ее к столу — на полу россыпью лежали осколки кувшина, снесенного резким движением.
Если бы Дэйгун умел краснеть — он бы покрылся предательским румянцем с ног до головы. Недоуменный взгляд Шазу — как ушат холодной воды на голову. Она смотрела на него с нескрываемым ужасом, словно он на ее глазах обернулся троллем. Или совершил тому подобные вещи.
«Ты идиот, Дэйгун».
Следующие две минуты Дэйгун расписывал Шазу, как он неловко оступился и нечаянно толкнул ее к столу.
Шазу сделала вид, что поверила. Потом, схватив рубашку, она натянула ее на плечи, сжала ткань на груди и отвернулась, резко закусив губу.
Конечно, она ему не верила. Нужно быть последней дурой, чтобы поверить в такую нелепую ложь.
Потом Дэйгун говорил что-то про осколок, спрятанный в руинах. Шазу слушала, так и не обернувшись.
Наверное, не хотела, чтобы следопыт видел ее лицо, в кои-то веки выражающее что-то еще, кроме убийственного спокойствия.
Шазу не спрашивала, зачем нужен осколок, и почему его нужно найти именно сейчас. Она молчала и изредка кивала. Она снова превратилась в статую из льда и камня. Еще более холодную, чем прежде.
***
Шазу было девятнадцать лет, когда она ушла из Западной Гавани.
Дэйгун помогал ей собирать вещи — одежда, спички, провиант — все это едва ли покрыло дно походного рюкзака. За спину — лютню и колчан, за плечо — лук, на бедро — кинжал.
Шазу и Дэйгун почти не говорили и не переглядывались. За девятнадцать лет жизни бок о бок у них не находилось слов друг для друга. Дэйгун испытывал от этого лишь облегчение.
«Я отправляю тебя в Невервинтер, потому что эти твари искали осколок. И за ним вернутся». Чушь и невозможный бред. Куда правильнее было бы сказать:
«Я отправляю тебя в Невервинтер, потому что я не смогу себя сдержать. И это не приведет ни к чему хорошему».
Но Дэйгун так не сказал. Это было бы слишком откровенно и до скрежета на зубах неправильно.
Шазу — его дочь, пусть их и не связывают узы крови. Он растил ее с пеленок, он научил ее всему, что знал сам.
И кто бы знал, как нелегко ему было отпускать Шазу.
Но иного выбора не было.
Кто-то когда-то сказал Дэйгуну, что если твой прежний мир покатился под откос, уходи и найди себе новый.
Он захотел, чтобы Шазу поступила так же. Осколок — только предлог. Пусть Шазу освоится в Невервинтере, выбьется в люди. Там она достигнет большего, нежели здесь, в Западной Гавани. Этого хотела бы и Эсмерэль. Может быть.
- Ты со всеми попрощалась? - спросил Дэйгун, когда больше нечего было складывать и упаковывать, и молчание становилось звенящим.
Шазу даже не подняла глаз.
- С Бивилом, Тармасом, Георгом и Реттой. С остальными не хочу. Не нужно.
Она протянула руку за рюкзаком и перекинула его за спину. Поправила лямку. Неловко кашлянула.
- Прощаемся?
- Да.
Неловкое молчание, которое ничем нельзя заполнить. Оно тяжелее всего.
Дэйгун проводил ее до двери, а там — до границы, где заканчивались поля и начиналась Топь. Шазу смотрела вперед хмуро и мрачно. Словно заранее была уверена, что ничего хорошего ее там не ждет.
- Доброй дороги. - Дэйгун вздохнул и провел рукой по плечу Шазу. - Не оглядывайся назад, иди вперед. Все будет хорошо.
Шазу кивнула. Ее глаза в лунном свете казались полными слез.
- Прощай.
После Дэйгун еще долго смотрел ей вслед.
***
Ей двадцать лет.
Крепость-на-Перекрестке — огромное сооружение из гранитных блоков, с толстыми стенами и крепкими воротами. Шазу все никак не могла привыкнуть, что эта крепость - ее. И люди — крестьяне, рабочие и солдаты — тоже принадлежат ей.
У Шазу никогда не было ничего своего. Дом, в котором она выросла — дом Дэйгуна. Редкие украшения и безделушки — одолженные чаще всего у Эми и потом к ней вернувшиеся. Личными вещами Шазу считала лишь скромный набор одежды и свою лютню, честно купленную на подаренные Дэйгуном деньги, которые, Шазу знала, он заработал с большим трудом.
Девушка вздохнула. Она никому и никогда об этом не говорила — но она скучала по Западной Гавани. По душному воздуху гнили и болот, по сладкому мху и черной воде. По глуповатому Бивилу, нервному Тармасу и непоседливому Киппу. И по Дэйгуну.
Шазу не хватало его молчаливого присутствия и незримой поддержки, его готовности всегда прийти на помощь, не задавая вопросов.
Когда Шазу уходила из Западной Гавани, она понимала, что оставляет позади, но не представляла, какой сильной окажется эта потеря.
Когда девушке становилось особенно тоскливо, она уходила в свои покои и касалась пальцами струн когда-то подаренной Дэйгуном лютни. Инструмент был простой, и в то же время — красивый. Дерево льнуло к ладоням, струны переливались под пальцами, и звук, издаваемый ими, был родным и знакомым.
Чтобы купить эту лютню, Дэйгуну пришлось неделями выслеживать пушных зверей и урезать себя во всем — и все это ради Шазу. Ради ее желания сочинять музыку и петь.
Это было совсем на него не похоже. Обычно за Дэйгуном не наблюдалось привычки тратить деньги на, в принципе, не нужные в хозяйстве вещи. Тем более — такие дорогие.
Воспоминание это, несмотря на то, что оно было счастливым, отдавало горечью.
Где теперь Дэйгун?
Теперь он далеко. Или мертв, как заметил ненароком Бишоп. Шазу в это не верила. Дэйгун не может умереть.
«Западная Гавань, окутанная туманом и пахнущая страхом. Вот что почувствовала Шазу, едва портал из руин Арвана перенес их сюда.
Ни смеха, ни шума голосов, ни блеяния скота. Только шелест пахнущего гнилью и гарью ветра и переливы медленной речушки под мостом.
И трупы. Окоченевшие трупы тех, с кем Шазу росла и жила долгие девятнадцать лет.
Ретта Старлинг, братья Моссфелды, брат Мерринг, Георг Редфелл.
Шазу пробирала дрожь, слезы жгли глаза.
Взглянуть в каждое знакомое лицо, вспомнить живого человека, с тяжело бьющимся сердцем подойти к следующему.
«Не Дэйгун. Не Дэйгун. Не Дэйгун».
За каждым новым телом Шазу боялась обнаружить тело Дэйгуна, которое искала с самого прихода в Западную Гавань.
Но его не было. Ни живого, ни мертвого, ни следов в сожженном дотла доме, ни лука, ни стрел.
Ничего.
«Значит, он жив. Нужно надеяться».
Дэйгун и в самом деле оказался жив. Он появился месяц спустя, когда в Крепость пришел Бивил — потерянный, убитый горем Бивил, который никак не мог пережить смерти всех своих родных.
Следопыт пришел ночью. Тихо и спокойно, как к себе домой. Шазу смотрела, как он приближается — вот он коротко ответил на оклик стражника, вот уже за воротами и шагает по мощеной дороге, перекинув лук через плечо. Знакомый, уверенный шаг. Запах Топей и смерти от складок забрызганного грязью плаща.
Дэйгун остановился в двух шагах от Шазу и слегка прищурился. Губы его тронула улыбка — слабая, почти незаметная — лишь для тех, кто умеет видеть.
- Луна была за твоей спиной, - спокойно заметил он. - Ты хорошо выглядишь.
Он произнес эти слова так, словно они простились всего лишь вчера, и как будто они снова дома, в Западной Гавани.
«Хорошо выглядишь».
Дэйгун не лукавил — Шазу действительно выглядела иначе. Стала старше, выше и смуглее. Волосы немного отросли, плечи перестали сутулиться, и взгляд стал другим — цепким, прямым, вдумчивым.
Внешность не ребенка, но женщины.
Шазу молчала. Она не знала, что сказать. Не знала, как показать свою радость, показать, как она на самом деле скучала, но просто не умела. В такие моменты обычно люди обнимаются, но Шазу не знала, как можно — подойти и обнять.
У нее не хватало смелости, хотя эта проклятая детская зажатость и неуверенность должна была давно остаться в прошлом. Ей не стало места в Невервинтере, в Роднике Старого Филина и в руинах Арвана.
И все же Шазу неловко молчала. Она надеялась, что Дэйгун все поймет и без слов. По глазам.
- Западная Гавань, - наконец выдавила Шазу. - Как?
Вопрос прозвучал сдавленно, рвано, но Дэйгун сразу понял, что его девочка имеет в виду.
- Никто этого не ожидал. Казалось, что после той атаки дуэргаров все должно наладится. За два дня тревогу начал подавать Тармас. Говорил что-то про нашествие тьмы, и что все немедленно должны уходить. Волшебник убежал за два дня до того, как...
Шазу кивнула.
- Почему ты не пришел сюда раньше?
- Во-первых я не знал, где ты. К тому же я следил за Топями. Когда я понял, что ждать больше нельзя, я решил найти тебя. Это не составило труда.
Шазу кивнула. Дэйгун выжидающе замолчал. Шазу знала — если она спросит о чем-либо еще, он с готовностью ответит. Как и всегда.
Но говорить больше не хотелось.
Когда-то Дэйгун принес Шазу, еще младенца, в свой дом, чтобы вырастить и научить жизни.
Теперь Шазу пригласила его переступить через порог ее собственной крепости. Внутри крепости, словно растревоженный улей, гудят десятки голосов и слышится топот множества ног.
Дэйгуну было немного странно видеть, как стражники расступаются перед Шазу и отдают честь, как уважительно заговаривают с ней рабочие и торговцы.
- Рыцарь-капитан, - учтиво поздоровалась коротко стриженная женщина в темных доспехах.
- Здравствуй, Кана, - скупо улыбнулась Шазу. - Пожалуйста, проводи моего отца в мой кабинет. Я скоро подойду.
«Она научилась командовать. Уверенно и легко, словно делала это всегда».
Кана кивнула.
- Как пожелаете, мэм.
В кабинете Шазу было сумрачно. На столе — оплывшие свечи и пожелтевшие карты, перемешанные с прошениями, письмами и документами. Печатка с устрашающим невервинтерским глазом. Знак Девятки. Знак Невервинтера.
В окна дул теплый ветер, покачивая ставнями и шелестя кипами бумаг. Он пах осенью и приближающимися холодами.
Шазу пришла нескоро. Устало покачнулась на пороге, прикрыла за собой дверь и развязала шнуровку плаща под горлом. Села, расслабив идеально прямые, словно сведенные судорогой, плечи. За время службы в страже Невервинтера, у Шазу выработалась отличная военная выправка. Прямая спина и плечи. Гордо поднятая голова. Изнурительно и бесполезно, но если ты хочешь произвести впечатление на людей — ничто не поможет лучше.
Шазу зажгла лампы и свечи. Желтоватый свет осветил пергаменты на столе.
«Мир с кланом Айронфистов заключен. Люди-ящеры так же согласились оказать нам поддержку».
Почерк Шазу Дэйгун узнал сразу. Он всегда был неважным.
Заметив его взгляд, Шазу вздохнула.
- Мы готовимся к войне.
Дэйгун поднял на нее взгляд.
- И поэтому ты отстраиваешь крепость?
- Этого хочет от меня лорд Нашер.
- А чего хочешь ты сама?
Шазу не ответила. Вытянула на столе руки и хрустнула костяшками пальцев. Поскребла сломанный ноготь на большом пальце и поджала губы.
Дэйгун знал эту ее привычку — не отвечать на вопросы, которые ей не нравятся. Так было всегда.
- Тебе здесь нравится?
Шазу неопределенно пожала плечами.
- У меня тут друзья.
Снова тишина. Но она не звенела от напряжения. За долгие годы жизни бок о бок Шазу и Дэйгун принимали молчание как продолжение диалога.
Дэйгун задумчиво скользил взглядом по рукам и лицу дочери. Чуть выше локтей на бледной коже расцветали красные рубцы — следы недавнего сражения. Правую бровь пересекал белый, почти молочный, шрам. Как будто кто-то провел по лицу Шазу острым ножом или когтем.
Почувствовав его взгляд, Шазу подняла глаза, блестящие и кажущиеся влажными в неверном свете свечей и масляной лампы.
От ее взгляда Дэйгуну сделалось... странно. Горячо и немного — стыдно.
Внезапно он осознал, что она уже не девочка, и понимает, какими глазами смотрит отец, а какими — мужчина.
Дэйгун не знал, сколько длился этот взгляд. Минуту, час или день? Он не знал, когда успел подняться, обойти стол и склонится над креслом Шазу, положив руки на подлокотники.
Шазу не отвела взгляд, не отвернулась и не попросила прекратить.
«Еще не поздно остановиться, Дэйгун. Отступи, отвернись, уйди. Она не Эсмерэль. Она твоя дочь».
Голос в голове звучал настойчиво и упрямо, но на него было легко не обращать внимания.
Дэйгун коснулся лба Шазу губами. Она уже давно не была в Топях, однако пахло от нее мхом и травами. Как и всегда. До боли знакомый, почти родной запах.
Шазу сидела неподвижно, словно окаменев. Тихое дыхание и закрытые глаза. Побелевшие костяшки пальцев от сжавших подлокотники ладоней.
- Шазу.
Голос Дэйгуна охрип. Щеки горели.
Шазу подняла взгляд — затравленный, измученный, непонимающий.
Наверное, Дэйгуну нужно было все объяснить, попросить прощения, успокоить — но он словно прилип ладонями к креслу, не в силах заставить себя уйти.
Но ему и не пришлось.
Шазу, помедлив, сама коснулась губами его рта, поцеловала так, словно всегда только это и ждала. Немного неуверенно и робко. Словно сомневалась, что поступает правильно.
«Так и есть. Все это с самого начала — неправильно».
Тело Шазу казалось мраморно-белым в полумраке. На спине, под лопатками и вдоль позвоночника белели тонкие шрамы и краснели еще не зажившие рубцы. Дэйгун провел по ним ладонью, смутно подумав о том, чье оружие оставило на коже Шазу такие раны.
Дэйгун оглаживал ее кожу, запускал пальцы в густые волосы, оттягивая голову назад, водил языком по всему телу, сначала по бедрам, потом по груди, вокруг грубого, старого шрама. После Дэйгун прижал ладони к груди Шазу, и у нее затвердели соски. Он опустился ниже, и Шазу застонала.
- Дэйгун...
Следопыт замер.
- Мне прекратить?
«Уже давно пора».
Но Шазу не попросила прекратить, не закричала и не ударила его по щеке, как он, наверное, того заслуживал. Она лишь откинулась спиной на стол, заваленный уже ставшими неважными бумагами и прошениями.
Словно во сне, Дэйгун склонился над ней, беспомощно копаясь в собственном разуме, кричавшем от гнева. Так нельзя, нельзя, нельзя...
Шазу дышала часто-часто, и когда Дэйгун, решившись, рванулся к ней навстречу, она тяжело выдохнула, обхватив его бедра ногами.
Дэйгун сотни раз мечтал о том, как будет с Шазу, но теперь позабылось все. Позабылась Эсмерэль, Шайла, собственное прошлое и далекое будущее. Все, что Дэйгун понимал и чувствовал — это тело Шазу, прижавшееся к его собственному, вкус ее кожи, жар ее дыхания.
После в тусклом свете ночника Дэйгун гладил ее лицо. Шазу не открывала глаз, и лишь рассеяно водила пальцами по столу, прикрыв руками груди, словно внезапно смутилась своей наготы.
Тишину прервал тяжелый стук в дверь. Шазу вскочила и бросилась собирать свою одежду, разбросанную вокруг стола.
- Капитан! - позвала Кана. - Вас ждут в зале приемов.
Шазу вздрогнула и повернулась к Дэйгуну.
- Долго она уже стучит?
- Не очень, - признался следопыт. - Но тебе лучше поспешить.
Шазу натянула штаны и тунику. Щеки у нее были красными. Ей было стыдно, горячо, и жутко не по себе. Дэйгуну, кажется, тоже.
И следопыт это осознавал. Неловкое напряжение, царившее в комнате, было почти осязаемым.
Дэйгуну хотелось вскрыть себе череп и промыть мозги. Что он только что сделал? Занимался любовью с ребенком Эсмерэль — ребенком, которого сам же и вырастил. Воистину, он сошел с ума.
- Я должен уйти... после всего, - сказал он спокойно, глядя, как подрагивают пальцы Шазу. - Этого не должно было произойти.
Шазу резко вздохнула. Немного помолчав, она шагнула вперед и приложила ладонь к обнаженной груди следопыта.
- Ты нужен мне здесь.
@темы: Фанфикшн, Neverwinter Night II, Пиздец на горизонте, Личная криворукость, Мое творчество
-
-
02.03.2013 в 13:44-
-
02.03.2013 в 13:47Поэтому мое отношение к нему неадекватное)
-
-
02.03.2013 в 13:56Знаешь, это офигенно, я даже не ожидала, что получится так здорово и вообще немного не в себе теперь. Ты умница. По крайней мере, мое настроение и мой взгляд на эти отношения поймала очень точно. Спасибо!
-
-
02.03.2013 в 14:03Но я вас все равно люблю)
И я рада, что понравилось) Потому что мой мозг уже кипел и подкидывал пошлые слова и предложения, которые бы все убили)
-
-
02.03.2013 в 15:16-
-
02.03.2013 в 15:19Так что не за что)
Требую, шобы все укурили эту траву и ПОЗНАЛИ ИСТИНУ! XD
-
-
02.03.2013 в 15:24-
-
02.03.2013 в 15:26-
-
02.03.2013 в 19:31Ах ты ж чудо, какой клевый фик, и неприличности есть и все есть и вообще какой Дейгун asdfghjkl;
-
-
02.03.2013 в 19:47-
-
02.03.2013 в 20:30За Дэйгуна - отдельное спасибо, ведь НЕРВЫ НА НЕГО ТРАТИЛИСЬ!
Он малость невхарактерный, но все равно милота XD
-
-
02.03.2013 в 21:50-
-
19.03.2013 в 22:18Соу слоу)
Я в балдур даже не играла - для меня просто невер - это игра детства, это сказка на ночь, это уруру и гигантская вселенная, которую я нежно люблю